Юрий Рытхэу - Магические числа

Першин остановился и спросил Кагота:

— О чем толкует Гаймисин?

— Он говорит: может, Ленин и ему, слепому, откроет глаза?

Першин ответил серьезно:

— Ленин открыл глаза не в том смысле… Он разъяснил людям, что только они сами помогут себе, потому что, как поется в песне угнетенных людей, никто не даст нам избавленья — ни бог, ни царь и ни герой…

— Герои помогали бедным, — заметил Гаймисин. — В наших сказках так было…

— Но ведь я рассказываю не сказку, — возразил Першин.

— В хорошей сказке, — назидательно произнес Гаймисин, — всегда правда.

— То, что случилось в России, это тоже правда! — горячо сказал Першин.

— Это хорошо, — кивнул Гаймисин. — Рассказывай дальше.

Лицо слепого было удивительно изменчивым, подвижным. На нем отражались все его переживания, мысли. Гаймисин в соответствии с содержанием слов Першина то хмурился, то одобрительно улыбался, то открывал, то закрывал рот. По сравнению с выразительным лицом слепого лица зрячих казались неподвижными масками.

— Советская власть пришла на далекую чукотскую землю, — продолжал Першин. — Теперь и здесь бедные люди взяли власть в свои руки…

— А мы и не знали, что уже у власти находимся! — весело заметил Гаймисин.

— Вы начинаете новую жизнь! Прежде всего вы должны объединиться, чтобы повести борьбу против богатых людей и против шаманов…

Кагот вдруг перестал переводить. Першин сначала не заметил потом сам остановился и спросил:

— Что с вами?

— Я шаман, — ответил Кагот.

— Кто? — не понял Першин.

— Шаман я, — спокойно повторил Кагот.

Першин в изумлении уставился на него. В его представлении человек, наделенный способностью общения с духами, должен был и по внешности отличаться от обыкновенных людей. А этот ничем особенным не выделялся из среды таких же чукчей, каких Першин встречал на своем долгом пути из Ново-Мариинска до Чаунской губы. Правда, по дороге, в Уэлене, Энурмине и других больших селениях, ему иногда указывали на того или другого человека, добавляя шепотом: «Это шаман…» Но те люди были в основном стариками, проходили они вдали и не общались с большевиками. А этот… Не только сидел совсем рядышком, жил в одной яранге, но и переводил политическое выступление большевистского комиссара!

— Какой же вы шаман? — попробовал усомниться Першин.

— Я был возведен моим предшественником Амосом, — торжественно, но ровным голосом объявил Кагот. — С тех пор и почитаюсь шаманом, или энэныльыном по-нашему.

— Амосом? — не понял Першин.

— Другим Амосом, — пояснил Кагот. — Умершим. Теперь это имя носит здешний Амос, который был Амтыном.

— Да-а, — пробормотал Першин, — запутаешься тут у вас.

— А мы этого и хотели, — с улыбкой сказал Кагот, — запутать злые силы, чтобы они отступились от него. — Кагот показал на Амоса.

— О чем вы толкуете? — громко спросил Гаймисин, и на его лице тотчас отразилась тревога, смешанная с любопытством. Обычно гладкая кожа на его высоком лбу собралась в складки.

— Вот пытаюсь объяснить русскому о перевоплощении Амтына в Амоса, — ответил Кагот.

— А-а, — кивнул слепой, — расскажи ему, а то, быть может, это ему неведомо.

Кагот подробно рассказал Першину о несчастном случае на тонком льду, о том, как он врачевал Амтына и дал ему то имя, которое носил давно ушедший в окрестности Полярной звезды шаман Амос. Силы, которые, быть может, еще не отказались от посягательства на жизнь Амтына, теперь в неведении, куда он делся.

Першин слушал Кагота и дивился, как это человек, по внешнему виду совершенно здравомыслящий, спокойным и уверенным голосом несет черт знает какую чепуху.

— И вы верите во все это? — с улыбкой спросил Першин.

— Если бы не верили, не делали бы так, — спокойно ответил Кагот — Если бы не верили, с нами давно бы не было Амоса и дети его осиротели бы, а жена осталась вдовой, как Каляна. Я рад, что предотвратил несчастье в этом маленьком становище, где у людей и так мало радостей.

— Это верно, — грустно согласился Першин.

Только теперь он вдруг с особой отчетливостью понял, сколь многое разделяет его и этих людей, так наивно и горячо верящих в чудеса, в неведомые и непонятные силы. Он словно бы очутился среди людей, идущих к пропасти, и ему захотелось крикнуть им: «Остановитесь, люди! Послушайте меня! Вы не туда идете!» Вместо этого Першин сказал:

— На сегодня разговоров хватит.

Он умолк. К этому времени в котле уже сварилось свежее мясо, и все приступили к трапезе. Першина посадили на почетное место, на бревно-изголовье, рядом с хозяевами. Насытившись нерпятиной, принялись за чаепитие, благо заварки, полученной с корабля Амундсена, было достаточно. Каляна выложила на столик остатки норвежских подарков, прибавив к ним несколько черных сухарей.

Першин взял один из них и, вложив в руку Гаймисина, сказал?

— Вот сушеный русский хлеб.

Гаймисин понюхал сухарь и обрадованно воскликнул:

— Я его узнал по запаху! Когда я был совсем молодым, быстро бегал и хорошо видел, в наше стойбище приехал русский служитель ихнего бога — поп. Уговаривал нас принять русскую веру, сулил всяческие радости после смерти для тех, кто согласится, а кто останется в своей вере, тем грозил большой карой… Вот тогда и довелось мне попробовать русского хлеба и русской водки…

Слепой неожиданно крепкими белыми зубами откусил сухарь, подержал во рту и от удовольствия зажмурился.

— Как вкусно! — проговорил он с выражением величайшего наслаждения на своем изменчивом лице.

Когда гости ушли и в яранге остались Каляна, уснувшая в обнимку с куклой Айнана, Першин и Кагот, в чоттагине стало сразу тихо и пусто. Только костер по-прежнему весело горел: Каляне еще было довольно работы по хозяйству и она щедро подкладывала дрова в огонь.

Несколько дней Першин ходил под впечатлением признания Кагота. Он ловил себя на том, что ему хочется рассмотреть этого человека, разглядеть в нем то особое, что свидетельствует о его принадлежности к удивительной, магической профессии. Но как он ни старался, ничего необычного в Каготе не замечал.

Шаманы, насколько было известно Першину, принадлежали к классу эксплуататоров. Но Кагот сам ходил на охоту, все делал по дому, и в яранге ничего не было такого, что свидетельствовало бы о богатстве. Может, все осталось там, откуда он родом?

— Вы сказали, что тоже приехали издалека? — спросил его Першин.

— Да, я приехал сюда вместе с дочерью, — ответил Кагот.

— Откуда?

— Из Инакуля…

— А что вас заставило уехать оттуда?

Кагот вздохнул так тяжко и так глубоко, что Першин пожалел о заданном вопросе.

— Если у вас хватит терпения, я расскажу, как оказался здесь, — ответил Кагот.