Евгений Дубровин - В ожидании козы

– Ты любишь своего отца? – удивился Вад.

– Еще как! Когда мы жили в Москве…

– Вы жили в Москве?

– Ну да.

– А как же сюда попали?

– Отца в Германию назначили, а мать он в Утиное сослал к ее матери.

– Сослал? За что?

– Значит, надо. Отец знает, что делает. Она теперь вот где у меня, – Виталька показал зажатый кулак. – Отец приказал перед отъездом: гляди в оба за ней. Чуть что – пиши. Мое слово – закон. Видели утром? Ходит тут один… агроном. Книжки носит. Стоит отцу намекнуть про эти книжки – он ей всыплет по первое число.

– Здорово! – восхищенно сказал Вад. Перспектива захвата власти в семье волновала его давно.

– Может быть, отец приедет зимой. Посмотришь тогда на него. Знаешь, какой красивый!

– Еще красивей матери?

– Хо! Сказал тоже! Мать на куклу похожа, а отец знаешь какой! Сильный, высокий, волосы курчавые, нос, как у грека. А умный! Все книги читал! Ты читал Жан-Жака Руссо?

– Нет…

– Про бесклассовое общество. Здорово! Живи как хочешь! Никто над тобой не хозяин. А «Женщины мира» читал?

Я подавленно молчал. В Нижнеозерске я слыл самым начитанным человекам.

– Я читал Вальтера Скотта! – пустил я свой главный козырь. Ни один мальчишка почему-то не может даже слышать про Вальтера Скотта, а я нарочно прочитал все, что было у нас в районной библиотеке.

– Хо! Вальтер Скотт. Я прочитал его всего еще в детстве. Вот «Женщины мира» – это да. Еще с буквой «ять». Там про каждую нацию написано, даже про туземцев. А французские открытки видел?

– Немецкие видел.

Среди пацанов они ходили целыми пачками, цветные, отделанные золотом, на разные темы.

– Немецкие – грубые. Я у отца из стола стащил. Он в министерстве работал. А потом его в Германию перевели. Какое они добро награбили, назад возвращать. Картины там всякие, золото, бриллианты. Он их как свои пять пальцев знает.

– А на войне он был? – спросил я.

– Профессоров на войну не посылают.

– А мой отец был… Два ордена дали.

– Ну, твой – кузнец.

Такое зазнайство мне не очень понравилось, но я промолчал: профессор есть профессор, а кузнец есть кузнец, и тут ничего не поделаешь.

– Я бы и сейчас в Москве жил, – вздохнул Виталька. – Все через мать. Влюбилась в одного артиста. Цыган какой-то. Черный, страшный, а она, как ненормальная, на его концерты бегает, цветы дарит. Было бы на что смотреть! Ну отец узнал, рассердился и, когда уезжал, законопатил нас сюда. Хоть и велосипед мне прислал, и пугач, и жратва немецкая есть, райцентр под боком, но все равно не Москва. Там, как выйдешь на улицу…

Виталька ударился в воспоминания.

– Слышь, – сказал я. – Я деньги дома забыл.

– У меня есть пятерка, – махнул рукой Виталька. – Хватит.

Но мои слова навели его на какие-то размышления, и он через некоторое время спросил:

– А сколько у тебя денег?

– Двести, – сказал я.

– Сколько?! – Виталька Ерманский был явно удивлен. – Где ты их взял?

– Отец дал… на хозяйство…

Ерманский оживился.

– Это хорошо. Мы сможем сходить в чайную и кутнуть как следует. Ты знаешь, один раз в Москве завалились мы в «Метрополь»…

– Так сбегать?

– Дуй. Мы подождем здесь.

Я побежал назад. По дороге я нарвал полевых цветов и спеленал их в тугой букет.

Я подошел к Виталикиному дому. Все окна были открыты настежь. Из окон слышался смех. Я был сильно удивлен. Кто же мог смеяться в Виталькином доме? Я встал на завалинку и осторожно заглянул в окно. За чистым накрытым нарядной скатертью столом сидела Клара Семеновна и смеялась. Напротив нее с книгой в руках сидел высокий мужчина в белой рубашке и что-то читал вслух. Сбоку, на тумбочке, в стеклянной банке из-под консервов стоял большой букет полевых цветов. Там были, как и у меня, ромашки, васильки и донник – вполне понятно, других цветов вокруг Утиного не росло.

Я соскочил с завалинки и пошел домой за деньгами. По дороге я бросил букет в траву.

– Принес? – спросил Виталька.

– Ага. Тридцатка.

– Тридцатка – это вещь.

Ерманский спрятал деньги в карман, вскочил на велосипед и дал команду:

– Цепляйсь!

Мы схватились за багажник и побежали за велосипедом. Часа через полтора мы были в райцентре. Райцентр сильно отличался от Нижнеозерска. Был он весь построен из белого камня и абсолютно не разрушен. Почти все дома были старинные с узкими окнами, похожими на бойницы, с какими-то башенками, с пузатыми балконами, которые доставали почти до середины улицы. В Нижнеозерске после дождя все улицы утопали в грязи, а потом неделю приходилось спотыкаться на кочках. Здесь же земля была песчаная, а кое-где даже вылощена булыжником. Да и люди здесь были какие-то другие: чище одеты, меньше нищих, раненых, совсем не было блатных и шпаны.

Виталькину «кодлу» мы нашли на речке. Вокруг потрепанного патефона, стоящего прямо на песке, расположились человек пятнадцать мальчишек. В центре группы на охапке сена возлежал черный, как негр, детина с одной ногой. Сразу было видно, что он тут главный. Возле суетились несколько человек. Один поливал из ржавого котелка ему спину, другой делал массаж, третий что-то шептал на ухо.

– Здравствуй, Комендант, – сказал Ерманский заискивающим голосом. – Я вот тут привел… Хорошие ребята… Примем?

Я никогда не думал, что самоуверенный Виталька умеет так разговаривать.

– Кто такие? – вяло спросил Комендант.

– Недавно приехали… Хорошие ребята… Свои…

– Я же сказал, чтоб никто не смел водить сюда всякую шваль.

– Это не шваль, Комендант. Овчарка у них. Знаешь какая! Сила! Она на фронте была, раненых таскать может.

– А ну, мелочь пузатая, подь сюда, – сказал Комендант без всякого интереса.

Начало мне не очень понравилось, но я все-таки решил подойти. Комендант лежал черный, блестящий на солнце.

– Ближе.

Комендант даже глаза закрыл, так ему не хотелось смотреть на меня.

– Что такое? – опросил я как можно независимее.

Неожиданный сильный удар свалил меня на землю. Я вскочил, ничего не понимая. Комендант уже лежал как ни в чем не бывало, расслабленный и вялый, но глаза из-под прикрытых век следили за мной очень зорко. Я понял, что он выжидает момент для нового удара.

Но в это время сзади на него кинулся Вад. Пока не ожидавший нападения с этой стороны Комендант принимал меры к отражению атаки, я поспешил Ваду на помощь. Он был очень сильный, этот Комендант, хотя и без одной ноги. Зато руки – как железные. И мускулы на животе катались, словно шарикоподшипники. Но все-таки нас было двое, и мы сумели ему несколько раз очень хорошо врезать. Вад даже успел укусить его за ухо, а он умел кусаться не хуже бульдога.