Лев Славин - Поездка в Цербст

Мы поняли, что дипломатические переговоры прерваны, и удалились… Что вам сказать? Первый лейтенант оказался прав: мы не увидели американских солдат. Мы увидели американские самолеты. Они появились над городом в два часа дня, как божья гроза, а может быть, как посланцы дьявола. Они бомбили нас сорок пять минут. Результаты перед вами. Половина Цербста лежит во прахе. В том числе – знаменитый дворец Екатерины Великой. Несколько сот человек было убито. Кровь смешалась с пылью. Видимо, грехи мои невелики. Господу было угодно, чтобы я уцелел и рассказал вам эту историю завоевания Цербста, достойную пера Полибия… Acta est fabula [15].

– А что сталось с вашим Кошке? – спросил Савельев.

– Господин обер-лейтенант при первых же разрывах бомб сразу протрезвел. Он бросился в бункер под цейхгаузом, самое надежное убежище в городе, но смерть настигла его и там…

– Прямое попадание?

– Нет… Он не пал от руки неприятеля. Карающий бог наслал на него более мучительную смерть… Его убили разъяренные жители Цербста.

– История что надо, – пробормотал Савельев. Лицо его выражало явное удовлетворение.

– Вы видите, я был прав, – сказал я, – как раз для вашей коллекции.

– Теперь, пожалуй, – сказал Савельев, – одна Екатерина – без Кошке – меня не устраивала, точно так же, как не устроил бы меня один Кошке без Екатерины, но вместе совсем другой разговор… Да, кстати, Фосс, вы, как историк, должны знать: когда родилась Екатерина Великая и когда она покинула Цербст?

– Софья-Августа Фредерика, принцесса Ангальт-Цербстская, – ответил профессор, – принявшая в православии имя Екатерины, соизволила родиться в ночь на двадцать первое апреля тысяча семьсот двадцать девятого года. Но не здесь.

– Как не здесь? Это что – не тот Цербст?

– Тот самый, господин капитан. Цербст в Германии один. Но место подлинного рождения императрицы Екатерины Великой – город Штеттин, где отец ее величества был командиром полка, имея казенную квартиру из трех комнат. Пятнадцати лет императрица была увезена в Петербург и в Цербсте была только один раз в возрасте одиннадцати лет – и то не более четырех с половиной суток.

– Ничего не понимаю, – проворчал несколько растерянный Савельев. – А Екатерининский дворец? А музей, ей посвященный? А портреты во всех витринах? Что же это – миф, легенда?

– Господин капитан, это не легенда. Это – коммерция. Жителям Цербста было интересно изобрести родину Екатерины Великой в Цербсте. Это привлекало сюда туристов и было не последней статьей дохода в муниципальном бюджете. Контрольной комиссии держав-победительниц, мое скромное мнение, надлежало бы это учесть. Дессау промышляет мылом и самолетами, Швейдниц – глиняными изделиями, а Цербст двести лет торгует Екатериной Великой не считая производства десятичных весов для взвешивания крупного рогатого скота…

Мы с Савельевым посмотрели друг на друга и расхохотались. Профессор смотрел на нас с вежливым недоумением.

– Может быть, вам, господа офицеры, пригодятся, – сказал он обеспокоенно, – некоторые исторические сведения о Цербсте? Цербст – первоначально Цирвисти – упоминается еще в тысяча седьмом году. Происхождение его – славянское. В тысяча двести пятьдесят третьем году он был отдан в ленное владение маркграфу бранден-бургскому. В тысяча триста седьмом году…

Мы встали и пошли к выходу. Профессор семенил за нами, восклицая: – С легким паром! – и беспрерывно кланяясь.

Выходя, мы столкнулись с каким-то пожилым толстяком, шествовавшим по улице с видом фланера. Он вежливо приподнял цилиндр и пошел дальше в парк. Профессор Фосс дружески кивнул ему и шепнул нам:

– Это господин фон Шлеппен, последний бургомистр Цербста.

На прощание профессор попросил у нас «руссише сигареттен» и обрывки «Комсомольской правды», в которую было завернуто мое белье.

– Почитаю этим ребятам, что делается на белом свете, – сказал он, кивнув в сторону своих товарищей, по-прежнему сидевших безмятежно на корточках под стеной.

Один из «ребят», молодой верзила крестьянского типа, вдруг вытянулся предо мной и что-то прокричал. Я не понял его, он говорил на каком-то наречии, тягучем и полном носовых звуков, как говорят на севере Германии.

– Что он сказал?

– Он спросил на своем грубом арго голштинских мужиков: будет ли наказан тот, кто причинил немцам столько несчастий? Он имеет в виду Гитлера, – пояснил профессор, снисходительно улыбаясь…

Мы вышли на улицу. Еще не было темно, комендантский час еще не наступил, и жители гуляли по парку, степенно прыгая через лужи. Только что прошел дождь. Небо блестело, как эмалированное. Выкатились первые звезды, сияя пуговичным блеском. Бургомистр, опершись об акацию, мечтательно уставился на них. Акация посылала в воздух мыльный запах. Грубо желтел закат. Земля источала сырость, воздух казался потным. Теплый ветерок скребся в листве с жестяным шумом. Тоска на чужбине!

1945

Karl Baedeker, Grassdeutschland f?r Bahn und Auto, 3 Aufl. Leipzig, 1943, с предисловием рейхсминистра Розенберга: «…и маленький благоухающий Цербст, посреди которого высится дворец Екатерины Великой как цитадель германизма, призванного пасти народы мира…»

Теплой воды, пожалуйста! (нем.)

Первым посеян был век золотой, не знавший возмездия,

Сам соблюдавший всегда без законов и правду и верность…

(Овидий. «Метаморфозы», кн. 1).

Не было страха тогда, ни кар, и слов не читали

Грозных на бронзе…

(Овидий. «Метаморфозы», кн. 1).

Жизнеописании (лат.).

«Политика и наука» (нем.).

Последний довод (лат.).

«Черный корпус» (нем.).

Сгинут вместе со мной два преступленья – стихи и ошибка… (Овидий.)

Свиньи собачьи! Устроили спекуляцию! (нем.)

Тевтонской ярости (лат.).

«О нравах германцев» (лат.).

Национал-социалистская (фашистская) партия.

Поспешай медленно (лат.).

Повесть закончена (лат.).