Евгений Дубровин - Марсианка

Очереди в пригородную кассу не было. Олег купил билет и сел на траву в пыльном привокзальном скверике, зажав сетку с подарками между колен. Вокруг было тихо, светло и пусто. Лишь неподалеку худая женщина кормила налитой белой грудью деловитого бутуза да трое железнодорожников в засаленных тужурках пили из жестяной кружки водку. Водка, видно, была теплой и пахла железом, так как у собутыльников были кислые лица.

– Ну, чтоб все было, значит, по путю… – произносили они по очереди тост и цедили долго, сжав челюсти, а потом сидели, нагнув голову и нюхая согнутый указательный палец.

И Олегу вдруг сильно захотелось стать одним из этих железнодорожников: уставать до боли в мускулах на работе, говорить грубоватые комплименты в диспетчерской какой-нибудь Маше, пить пахнущую железом водку в пыльном привокзальном скверике, резаться в домино до сумерек во дворе, а потом обнимать в постели мягкую, теплую жену…

Народу в поезде ехало мало: дачники с тяпками – окучивать картошку; усталые, со слипающимися глазами рабочие – из ночной смены; горожане – с покупками для своих деревенских родственников. Олег стоял в тамбуре и смотрел на затянутые светлой мглой поля пшеницы, сосновые леса, усеянные цветами косогоры, речки, тихие, задумчивые, со светлой водой и камышом, белые деревеньки в тополях. Остро, тревожно пахло хвоей, поспевающими хлебами, яблоками, парным молоком, нагретой солнцем землей…

Как хорошо, что он вырвался наконец-то проведать мать. Их деревенька – маленькая, степная, совершенно без деревьев, с большим плоским прудом. Встает солнце – и взрытая копытами земля вокруг пруда становится красной, и вода тоже красная, и низенькие тощие камыши в самом хвосте пруда, где тяжело бьются задыхающиеся от жира и избытка воздуха караси, тоже красные. И стекла домов, и плетеные стены кошары… А днем стоит такая тишина, что слышно, как в райцентре, что за восемь километров, говорит радио.

Вечером поют девчата:

А над хатами, там, где село солнце, полыхают, ходят, скрещиваются огромные столбы света. Там военный аэродром… Днем в дедушкин цейсовский бинокль из погнутой зеленоватой меди можно видеть, как в тучах пыли прыгают в небо серебристые кузнечики.

В детстве Олег любил бродить босиком по дорогам вокруг деревни. Пыль, горячая, обжигающая, обволакивала ноги, вздымалась из-под подошв маленькими вулканчиками. А по бокам две стены ржи с крупными белыми колосьями, на которых сидят крупные белые бабочки. Бредешь и бредешь, пока не устанешь. А устанешь – можешь опуститься прямо в пыль, словно в серую перину. Один раз Олег даже заснул посреди дороги, и никто его не потревожил до самого вечера. Завтра он обязательно будет бродить по полям, сходит к тому арыку… Завтра он будет пить молоко, починит на сарае крышу, а вечером принарядится и пойдет «на улицу» слушать девчат…

Сзади запахло папиросным дымом. Олег оглянулся. Рядом с ним стоял пожилой милиционер без фуражки. У мужчины было широкое усталое лицо, совсем не «милицейское». Форма запыленная, уже видавшая виды, на боку – полевая сумка.

– Ишь ты, как полынью-то пахнет, – сказал он ворчливо. – Лето…

– Да… скоро косить начнут.

– Сам-то деревенский?

– Городской. Мать проведать.

– Раз мать деревенская, значит, и сам. Как ни обтесывайся в городе, а все равно видно.

– Это вы напрасно.

– Чего напрасно? – спокойно переспросил милиционер, попыхивая дымом. – Не то обижаешься? Обижайся не обижайся, а как оно есть, так и будет. Я же вижу, как ты на поля смотришь.

– Профессиональная привычка?

– А чего ж…

Помолчали. Милиционер швырнул окурок на ветер и закурил опять.

– Ты не Анютки Куликухи сын будешь?

– Ее…

– Во какой вымахал. Сразу и не признаешь. Ты из зенитки бабахнул?

– Я. А вы наш участковый? Дядя Игнат?

– Точно. Давненько не виделись.

– Из отпуска возвращаетесь?

– Не. С совещания.

– С совещания? – почему-то удивился Олег. – Насчет преступлений?

– Насчет уборки.

– Уборки?

– А чего ж… В смысле помощи. Сам я, например, тракторист. Буду комбайн водить или чего там.

– Как же преступления?

– Какие в деревне преступления… Особливо во время жатвы. Самогонщики все в поле.

– Разрешите пройти?

Из соседнего купе просунулась девушка в цветастой юбке. Олег отстранился и мельком взглянул в ее лицо.

– Ежели какой парень забурит, так с ним сами товарищи справятся. Бурить сейчас некогда – жатва…

Чертовски знакомое лицо… Олег оглянулся. Девушка тоже оглянулась. Они встретились глазами, и Олег понял, что она узнала его. И он тоже узнал.

Марсианка быстро пошла по проходу к противоположному концу вагона. На ней была короткая юбка-колокол в красных розах, на плечах – косынка, в ушах – большие серьги. Волосы черные. До того черные, что отливали зеленым.

После того случая, когда она отказалась узнать его, Олег не искал встречи с марсианкой и не собирался заговаривать с ней. Но сейчас он был настолько поражен ее новым обликом и неожиданным появлением в вагоне, что машинально пошел следом.

У двери марсианка оглянулась. Она заметила преследование. Хлопнув дверью, скрылась в тамбуре. Олег рванул на себя ручку. В тамбуре ее не было. В соседнем вагоне – тоже. Перехватывая любопытные взгляды, Олег побежал по проходу. И следующий тамбур был пуст. Девушка исчезла. Стараясь успокоиться, Олег подошел к открытым настежь дверям вагона. Придется, видно, поверить в существование марсианки. Эти бесконечные превращения, наконец, сегодняшнее исчезновение…

И вдруг он увидел ее. Она шла, прихрамывая, вдоль насыпи. Ветер надувал яркую юбку, трепал косынку на плечах… Олег сильно оттолкнулся от поручней и прыгнул.

…Поезд уходил, покачиваясь. Дым от паровоза стлался по земле, заметал след за последним вагоном. На ступеньке висел милиционер и смотрел в Олегову сторону.

Олег упруго поднялся. В детстве ему много раз приходилось соскакивать на ходу с поезда во время поездок в соседний городок за солью и керосином, – он не получил ни единой царапины. Девушка шла вдоль насыпи. Она не оглядывалась. Ветер дул навстречу, и Олегу удалось настичь ее бесшумно.

– Здравствуйте, – сказал он, беря марсианку за локоть.

Он почувствовал, как вздрогнуло, напряглось, а потом сразу обмякло ее тело. Девушка повернула к нему лицо. Оно было тусклое, мертвенное.

– Вот вы и попались, – весело сказал Олег.

Марсианка молчала.

– Почему вы меня боитесь?

– Пустите! – Девушка крутнула локтем и побежала, сильно припадая. Олег настиг ее в три прыжка. Он не соображал, что делает.

– Что вам надо? – Ее голос сорвался на визг.

Теперь уже отступать было поздно. Теперь надо было идти напролом.