Евгений Дубровин - Ласточка с дождем на крыльях

Для пробивания различных бумаг в более высоких сферах у Красина имелся второй зам. Антон Юрьевич Сафонов (подпольных прозвищ никогда не имел).

Те, кто видел Антона Юрьевича первый раз, поражались его сходством с Бальзаком в пору расцвета. Особенно это относилось к людям, видевшим французский многосерийный телефильм про жизнь и творчество великого писателя.

Дородный, седой, с умным лицом, проницательным, чуть усталым взглядом, неторопливой речью, располагающими вальяжными манерами, Сафонов сидел целый день в своем уютном, прохладном кабинете, больше похожем на кабинет известного писателя, и постоянно что-то писал. Вдоль стен кабинета стояли стеклянные шкафы, набитые книгами, некоторые из них отсвечивали на корешках старинным тусклым золотом.

Огромный полированный стол Антона Юрьевича был уставлен аккуратными стопками книг и журналов. Из некоторых торчали цветные закладки.

Попадая впервые в кабинет Сафонова, человек робел и шел к огромному столу униженно, почти на цыпочках, боясь неверным суетливым движением спугнуть мысль архитектора.

Однако ни книги, ни то, что писал Антон Юрьевич, ни его мысли не имели ни малейшего отношения к архитектуре.

Антон Юрьевич не имел даже архитектурного образования. Люди поражались, узнав, что Сафонов имеет всего десять классов; причем это было так давно, что и сам Антон Юрьевич забыл про свое среднее образование.

Второй зам Красина был энциклопедистом, полиглотом, вундеркиндом, эрудитом – всем чем угодно. Он знал практически все. Кроме архитектуры. К ней он питал глубокое отвращение. Впрочем, Антон Юрьевич ко всему питал органическое отвращение. Не то что бы уж отвращение, а просто по каждому вопросу он имел собственное мнение, которое диаметрально расходилось с общепринятым.

И в этом была сила Антона Юрьевича. Красин выпускал его из кабинета в особо сложных случаях, когда надо было подписать бумагу у очень ответственного человека.

И Сафонов подписывал! Да еще как подписывал! Начальник провожал Антона Юрьевича в прихожую, при всех на прощание жал руку. А раз один большой человек сопроводил Сафонова аж до лифта; сначала пожал руку в приемной, потом сопроводил до лифта и там еще пожал, да не один раз, а целых два! Причем жал искренне, заглядывая в глаза; Антон же Юрьевич сопроводил начальственное рукопожатие вежливой улыбкой, можно сказать равнодушной улыбкой.

Каждый ли из нас может похвастаться таким?

И в приемную начальства второй зам проходил вне очереди, даже если очередь была многочисленной и состояла из значительных людей.

Антон Юрьевич пересекал пространство от двери приемной до секретарши каким-то усталым шагом, словно бы нехотя, словно бы он сделал большое одолжение, приехав сюда, словно бы не ему что-то надо было от влиятельного человека, а влиятельный человек попросил приехать Сафонова, чтобы выручить его из беды.

Антон Юрьевич подходил к секретарше и, не обращая внимания на то, что секретарша разговаривала сразу по двум телефонам, а рядом заливалось на разные голоса еще несколько, говорил негромко и сонно:

– Я Сафонов.

И в приемной почему-то сразу устанавливалась тишина, даже смолкали телефоны, во всяком случае они как бы доносились из другой комнаты, а секретарша, кто бы она ни была – убеленная сединами мудрая старушка или молоденькая, издерганная личной жизнью девчонка, говорила в телефоны: «Одну минуточку» – и поднимала на Антона Юрьевича глаза. С полминуты они пристально смотрели друг на друга; секретарша с любопытством, хотя за свою секретарскую жизнь она насмотрелась всякого и ее ничем нельзя было удивить; Антон Юрьевич устало, мудро, словно знал про эту женщину все, даже самые сокровенные мысли.

Страж заветных ворот первой отводила глаза и нажимала клавишу на сложном аппарате, больше похожем на концертный рояль, чем на телефон, и говорила:

– Иван Иванович (или кто там еще), к вам Сафонов.

И столько в ее голосе было уважения, любопытства, почтительности, что глухой, словно из потустороннего мира, голос сразу же отвечал:

– Пусть заходит.

Антон Юрьевич никогда первым не начинал разговор. Он сидел и молча смотрел на начальника до тех пор, пока тот не начинал слегка нервничать.

– Что-нибудь случилось? – спрашивал начальник.

– Да нет, ничего особого не случилось, – отвечал Сафонов. Отвечал таким тоном, словно все, что ни случится в этом мире, – мелочь, ерунда по сравнению с вечностью.

– Тогда чем обязан…

– Лифт вот у вас старомодный, – не слушая собеседника, произносил Сафонов. – Наверно, образца пятьдесят шестого года?

Начальник смущенно пожимал плечами. Чего угодно ожидал услышать он от собеседника, кроме сетования по поводу устаревшего лифта.

– А какие сейчас новые? – машинально спрашивал начальник.

Антон Юрьевич оживлялся. О лифтах он знал все. Историю происхождения, курьезные случаи из истории, новейшие образцы почти во всех странах мира. Но самое главное – он имел собственную точку зрения на то, каким должен быть лифт. Эта точка зрения диаметрально расходилась с точкой зрения корифеев лифтостроения.

Лифт должен быть быстроходным, почти реактивным, вместительным, как аэробус, говорил Сафонов, и привозить посетителей учреждения сразу на крышу здания. Крыша здания учреждения – это вовсе не та крыша, какая существует сейчас – с нелепыми чердаками, трубами, котами. Крыша учреждения – это огромное светлое сооружение с плавательным бассейном, спортивными снарядами, библиотекой, дискотекой, кафетерием, селекторной связью. Лифт-аэробус мгновенно доставляет на крышу-зал порцию посетителей.

Те, кто очень спешит, спускаются вниз по лестнице на нужный им этаж; те же, кто приехал заранее – а таких большинство, – идут к селекторам, записываются на прием и оставшееся до приема время приятно проводят на крыше-зале в зависимости от своих склонностей. Это не только ликвидирует нервный стресс у ждущих очереди в приемных многие часы, но и выгодно экономически: сократится количество лифтов; уменьшится размер приемных; бедный как крыса комендант здания получит доход от платных услуг на крыше.

Конечно, сначала Иван Иванович (или кто там) слушал разинув рот, потом сам незаметно втягивался в идею, развивая ее, дополняя. Бывало, что разговор перебрасывался на другие проблемы, на которые у Антона Юрьевича, конечно же, есть своя точка зрения; проходит много времени, заинтригованная секретарша, подстегиваемая волнующимися посетителями, приносит на подпись явно не срочные документы; и когда наконец Иван Иванович (или кто там) спохватывается, то разговор о проекте или какой-либо другой бумаге кажется настолько нелепым, ничтожным, пустяковым, что начальник небрежно подмахивает его и провожает Антона Юрьевича до приемной, а то и до устаревшего лифта и почтительно, благодарно жмет ему руку.