Владимир Солоухин - Закон набата

Девушки на гулянье почти все были моими сверстницами: та – из одного со мной класса, та – из седьмого «Б», та училась годом младше. Все они теперь стали невестами, на гулянье пришли в лучших платьях, но завлекать им, в сущности, было некого. Вокруг либо пожилые семейные мужики, либо зеленые юнцы, у которых на уме еще не девки, а залезть бы к кому в огород за крыжовником.

Я собрался идти домой, как вдруг, вижу, подхватив под руки двух девушек, идет Колька Ланцев.

– Мать честная! Колька!.. Уцелел! Вернулся!

Колька бросил своих девушек и – бегом ко мне. Обнялись, поздоровались уже по-мужски, не дети.

– Ты как?

– А ты как?

– Вот здорово, черт! А я иду, гляжу – стоишь!

– Да. А я стою, гляжу – идешь! Вот здорово! К тому же лейтенант!

Вдруг радостное, смеющееся лицо Кольки начало сереть, мрачнеть, в глазах почудилась жесткость.

– Погоди, погоди… Пойдем-ка за угол, мне с тобой поговорить надо.

Я, конечно, пошел за угол церкви, думая, что, может быть, ему нужно попросить у меня денег на пол-литра (так о чем разговор!) или еще какая-нибудь просьба.

Мы теперь только вдвоем стояли друг против друга.

– Ну говори…

– За что ты на меня тогда драться полез, а? Вот уж не ожидал!

– Да что ты, Николай, опомнись!.. Сколько лет прошло!.. Война… Нашел что вспоминать!

– А как же мне не вспоминать. Я тебя своим другом считал на одной парте сидели, книжки мне читать давал…

– Так ведь все олепинские дрались, как же я мог в стороне остаться?

– Нет, ты скажи, за что ты на меня набросился-то? И, главное, какие книжки читал! Как же после этих книг на человека с колом набрасываться, а?

Я растерянно стоял перед Колькой Ланцевым. С одной стороны, даже несколько смешной и наивной казалась мне эта его в огне войны уцелевшая обида. С другой стороны, он был прав, и крыть мне было нечем.

Мы, конечно, тут же помирились и пошли в магазин И потом сидели на лужайке в соседстве двух опустевших бутылок. Но нет-нет Колька вдруг опускал голову, качал ею недоуменно и говорил:

– Не ожидал… На одной парте сидели… Книжки… Какие книжки читали!.. Не ожидал!..

Мы путешествовали по Киргизии. Мы – это я, начинающий журналист, мой напарник, опытный журналист фотокорреспондент Романыч и шофер Володя. Четвертым можно было бы назвать наш «газик», к которому мы привыкли, как к живому существу, пока карабкались вместе с ним по невероятным для неискушенного человеческого воображения горным дорогам.

Теперь мы ехали из Пржевальска во Фрунзе вдоль северного берега Иссык-Куля. Мы выехали из города довольно рано, так что могли б в этот день доехать до цели, но перед нами на каждом шагу открывались такие красоты. Иссык-Куль то и дело показывал нам такие сочетания глубокой морской синевы и ослепительной белизны гор, что Романыч беспрестанно просил остановиться, выскакивал из машины, чтобы запечатлеть. А тут еще понадобится ему, чтобы вот то серебряное облачко приблизилось вон к той сиреневой горной вершине. Значит, сидим и ждем, когда облачко приблизится. Не удивительно поэтому, что день начал клониться к вечеру, а мы, спохватившись, увидели, что проехали очень мало.

– Пока светло, надо подумать о ночлеге, – скорее распорядился, чем внес предложение Володя. – Скоро будет детский санаторий. Я думаю, там найдут для нас пустую комнату.

Через полчаса мы въехали в ярко разукрашенные ворота санатория.

Директриса, молодая, симпатичная женщина, показала нам комнату, велела в семь часов приходить на ужин, а пока что разрешила побродить по аллеям и дорожкам санатория. Мы побродили немного, читая разные детские лозунги, написанные на фанерных щитах, а потом уселись на решетчатый зеленый диван, чтобы на нем скоротать время, оставшееся до ужина.

Мимо нас сновали пионеры – мальчики и девочки, так примерно пятого-шестого класса. Иногда проходили, по дорожке воспитательницы – молодые загорелые женщины. Проходя мимо нас, они почему-то смущенно отводили глаза и густо краснели.

– Почему они смущаются? – вслух подумал я.

– А как им не смущаться! – тоже вслух начал размышлять Романыч. – Их здесь, молодых девушек, наверно, двадцать или тридцать. Живут в санатории: солнце, воздух и вода. Причем какое солнце, какой воздух и какая вода! Опять же – кумыс. А вокруг ведь одни детишки. Если бы были порядочные отдыхающие, конечно, те отучили бы их смущаться. А ты как думаешь, Володя?

Володя любил отвечать категорически.

– А я думаю – это все ерунда, – сказал он. – Просто парней давно не видели, вот и краснеют.

В это время на аллее появилась девушка, не заметить которую, вернее, не выделить которую из всех остальных было бы невозможно. Ее белые (еще, наверно, и выгорели на высокогорном солнце) волосы были заплетены в одну косу, толщиной, право же, не меньше ее собственной загорелой руки в том месте, где кончается коротенький ситцевый рукавчик. Доходила коса как раз до подола. Она, должно быть, была тяжелая, эта коса, оттягивала голову немного назад, отчего девушка держалась необыкновенно прямо и выглядела бы даже горделивой, если бы не милое застенчивое лицо,

– Девушка, у вас есть библиотека? – спросил я, когда она поравнялась с нами.

Спросил, конечно, не ради книг, а ради того, чтобы хозяйка невиданной доселе косы хоть на полминуты задержалась. Ну просто нельзя было так ничего и не спросить у этой девушки!

– Да, есть. Я как раз библиотекарь. Правда, теперь уж немного поздно. Но если вы очень хотите…

– Не то чтобы очень… Но у вас здесь так скучно! Танцев ведь не бывает?

– Ой, что вы, какие танцы!.. Дети…

– Чем же прикажете заниматься?

– Не знаю. Я, например, по вечерам катаюсь на лодке. Если хотите… И если не боитесь, конечно… Вон причал, видите? Приходите к нему, когда начнет темнеть.

Девушка скрылась за поворотом аллеи, а мы все еще смотрели ей вслед и не могли опомниться.

– Вот это да!.. – только и выговорили мы.

Тут вскоре подоспело время ужина, с которым мы расправились за двадцать минут. Снова погуляли по дорожкам санатория. Снова уселись на диван.

– Ну что же ты? – удивился Романыч. – Смеркается. Неужели не хочешь воспользоваться приглашением?

– А ты думаешь, это была не шутка? Ты же знаешь, вечером здесь темно, как в бутылке с чернилами. Неужели ты думаешь, что девчонка действительно катается по Иссык-Кулю в такую темень? Наверно, она пошутила, чтобы отвязаться от нас.

– Может быть, и пошутила. Но если она придет, а ты нет, то получится, что ты испугался. Лучше уж прийти.

– Ты думаешь? Ну ладно, пойду возьму куртку. На воде ночью холодно.

В синих высокогорных сумерках я сидел один у причала. Темная прохладная синева расстелилась по дну долины и поднималась теперь все выше и выше, как будто сам Иссык-Куль, тоже прохладный и синий, начал подниматься как на дрожжах, заполняя собой огромную каменную чашу. Только края чаши – зубчатые гребни гор – горели, вздымаясь над синевой, светились где розовыми, где красными, где лиловыми снегами. Последние лучи солнца, уже недоступные нам, микроскопическим существам, ползающим по дну долины, царственно покоились на поднебесных снегах.