Аркадий Бухов - Жуки на булавках

Резкое отличие грибного спорта от собирания ягод сразу сказывается на месте, когда грязные и усталые собиральщики почему-то сразу останавливаются около какого-нибудь корявого дерева и с криком бешеной радости начинают ползать по земле. Ягоду можно просто сорвать и положить в рот. Сделав это достаточное количество раз, сметливый человек отстает от своей компании, находит дорогу к даче и спокойно идет пить кофе и читать утреннюю газету. Если собиратель ягод достаточно состоятельный человек и ему не нужно сейчас же с собранными ягодами бежать на железнодорожную станцию, чтобы продать их какому-нибудь рассеянному пассажиру, он может ограничиться полуфунтом хорошей спелой клубники. Каждый грибник, наоборот, старается набрать такое количество грибов, чтобы вместе с тяжелой корзиной напоминать ту лошадь, которая в конце сезона повезет его дачную утварь в город. Ягоды просто едят; грибы едят немногие неосторожные люди, поэтому их нужно намариновать, нажарить, насушить, истолочь и еще что-то малодоступное некулинарному уму. Весьма возможно, что опытные хозяйки варят из них варенье или приготовляют сливочный крем. Поэтому каждый грибник старается нанести столько этой дряни, чтобы хозяйка, всплеснув руками, села на пол и заплакала от сознания, что у нее не хватит способов использовать все собранные грибы.

Совершенно неожиданно, когда я сорвал первый попавшийся мне под ноги гриб и с торжеством показал его своим спутникам, они единогласно и цинично засмеялись.

– Этот нельзя…

– Почему нельзя? Я же его первый нашел…

– Это вредный…

– Что значит вредный? Все грибы вредные. Я не привык рассматривать их как целебное средство от ревматизма или подагры, а если я его все-таки нашел…

– Нашли, так и бросьте… Это поганый…

– В природе нет ничего поганого.

– Ну, а это поганый!..

– Конечно, в пристрастном освещении… Может, вы и меня через десять минут назовете поганым… Впрочем, если я мешаю, я могу, конечно…

– Ну что вы обижаетесь… Вот видите, я сейчас нашел, это – белый гриб, дорогой и вкусный…

– Да, но он подозрительно похож на мой… Шляпка, ножка… Ага, я и другой нашел…

– Покажите-ка…

– Смотрите, пожалуйста… Красота какая – красный и белые точечки… Такие, наверное, маринуют.

– Мухомор.

– Что мухомор?

– Гриб ваш.

– Гриб? Это что – очень дорогой сорт?

– Их не едят.

– Что же, их в цемент заливают или ленточкой перевязывают, что ли?

– Выбрасывают просто…

– Знаете что, – сухо и уклончиво заметил я, – если каждый гриб, найденный мной, будет вызывать такие нелестные замечания, то…

– Да вы не каждый собирайте…

Этот выход мне окончательно понравился. Я с удовольствием стал ходить вместе со всеми и, встретив гриб, просто наступал на него ногой: правда, при таком обороте дела в мою корзину попали только какая-то оригинальная еловая шишка и сильно мешавший при ходьбе шнурок от ботинка, но я не рисковал вызвать порицание.

Оказалось все-таки, что этот риск был, потому что через полчаса порицание окружающих вылилось в открытую и шумную форму.

– Это черт знает что такое!.. Вы сейчас два белых гриба раздавили…

– Разве эти жертвы так кричали, – хмуро полюбопытствовал я, – что привлекли ваше внимание?

– Да вы бросьте шутить… Мы ходим, ищем, ползаем, а вы их ногами давите…

– Если вам не нравится этот способ, – миролюбиво предложил я, – я могу просто садиться на них: результаты будут одинаковы…

– Мы вас больше не будем брать с собой…

– Если бы вы вынесли это решение еще вчера, я был бы значительно больше доволен…

– Тоже… Ходит и мешает…

Так как это было самое точное определение моей работы в то время, я спорить не стал.

В тот же день на кухне, куда грибники со вздохом облегчения сваливают все набранное в лесу, происходит обычно короткий, но характерный разговор.

– Нанесли, черти… С жиру бесятся…

– Жарить, что ли, надо…

– Жарить… Подашь им на стол, морду воротить будут: сметана гадкая да масло горькое…

– Барыня к ужину велела…

– К ужину и зажарим. В лавке была? Масло купила? А грибы-то купила? Ну и жарь.

– Их и жарить? А эти?

– Ты еще у меня поговоришь – эти… Что купила, те и жарь. Эти, эти… Разговорилась… А как господа дохнуть будут с поганок да с мухоморов, тоже разговаривать будешь?

За ужином счастливые и заспанные грибники с жутко скрываемым чувством отвращения набрасываются на купленные в соседней лавке грибы и с умилением произносят:

– Сами собирали… Четыре часа ходили…

– Ах, какая роскошь… Неужели сами? – стоически-холодно удивляется случайный гость. – Скажите – такие грибы, и сами…

Добрых полчаса еще разговаривают о грибах и кончают только тогда, когда один из самых безнадежно засыпающих грибников тыкает с широкого размаха вилкой в подгорелые котлеты и двигает блюдо к гостю:

– Кушайте… Куште пжалста… Сами собирали…

В эти дни я совсем не выхожу к ужину.

1916

Началось это совершенно неожиданно. На одном из великосветских раутов Распутин сидел, окруженный дамами, и конфузливо сопел, поковыривая большим грязным пальцем в куске ананаса.

– В вас есть что-то магическое, – ласково кивнула ему головой одна из окружающих, – вы – мистик.

Предполагая, что дама говорит о прежнем тобольском конокрадстве, Распутин ответил уклончиво:

– Враки все. Митька крал, а я нет. Врет наш урядник.

– Нет, нет, не спорьте, Григорий Ефимович, – запротестовали дамы, – вы сфинкс. Загадочный сфинкс.

– Может, и так, девушки, – осторожно согласился Распутин, – только ежели вы насчет Васькиного мерина, так это напрасно. Кто крал, а кто и не крал. Дело прошлое, вспоминать не стоит.

– Мерин – это звучит красиво, – шепнула одна дама, – что-то непонятно-влекущее. Если у меня родится мальчик, я назову его Мерином. Мерин Сергеевич. Честь нашей фамилии спасена.

Тут же Распутина назвали многогранным, безкрайним и нездешним. Он растерянно оглянулся на дверь и подумал:

«Бабы важные. Может, у всех мужья-то пристава. Сейчас словами донимают, а потом до дела докопаются. Как позовут мужьев-то, прощай тогда Гришка…»

И вслух добавил:

– Идтить надо.

– Нет, нет, не пустим, – заволновались дамы, – ни за что не отпустим…

«Ну вот и готово, – испугался Распутин, – и пымали, как воробья. Эх, кабы выкинуть что-нибудь, чтобы сразу выкинули…»

Он потянулся к хрустальной вазе и стал тянуть за скатерть, но расторопный лакей быстро переставил ее на другой стол.

«Вазу нельзя, – подумал Распутин, – за вазу бить будут. Ходи, Гришка, без ребер».