Карел Чапек - О черни, Путевые заметки

НА ПАРОХОДЕ "ХОКОН АДАЛЬСТЕЙН"

Этот пароход я называю полным именем прежде всего потому, что он этого заслуживает, а во-вторых, потому, что уж больше он, верно, никого из вас не повезет: в этом году бедняга делал последние пассажирские рейсы. Теперь он лишится крошечного курительного салона и каюток и будет возить только уголь, в Свульвер или Гаммерфест. Ничто не вечно подлупою!

По правде сказать, "Хокон Адальстейн", стоявший у тронхеймского мола, на первый взгляд производил совсем не блестящее впечатление. Его грузили кирпичом, лебедка страшно грохотала. "Ну, ну, - подумал я, - и маленькое же это суденышко, меньше "Приматора Дитриха" у нас на Влтаве. Неужели на этом пароходике ездят на Нордкап?"

Около кирпичей стоял, засунув руки в карманы, рослый, очень милый толстяк.

- Господин капитан, - робко сказала ему моя спутница в этом путешествии и во- всей моей жизни, - господин капитан, кажется, пароход очень маленький, не так ли?

Капитан просиял.

- Да-а-а, - протянул он довольно. - Совсем маленький пароход, сударыня. Очень уютный.

Уютный? Это верно. Как раз сейчас на него грузят мешки с цементом.

- А скажите, господин капитан, не староват ли ваш пароход?

- Не-е-ет, - успокоительно говорит капитан.- Совсем новое судно. Было в капитальном ремонте.

- А когда?

Капитан задумывается.

- В тысяча девятьсот втором, - говорит он. - Отличный пароход!

Боязливое земное создание, моя спутница, заморгало глазами.

- И выдержит он столько кирпича и цемента? Не потонет?

- Не-ет! - заверяет капитан. - Мы еще погрузим триста мешков муки.

- А вот эти ящики?

- Тоже погрузим, - утешает капитан робкое создание. - И еще возьмем двести тон балласта. Да-а.

- Зачем?

- Чтобы судно не перевернулось, сударыня.

- Разве оно может перевернуться?

- Не-ет.

- А столкнуться с другим пароходом?

- Не-ет. Разве что в тумане.

- А бывают здесь летом туманы?

- Угу, да-а, иногда бывают. Да-а.

Капитан приветливо подмигивает голубыми глазками под мохнатыми щетками бровей; я думаю, он носит эти щетки, чтобы не прикладывать ладонь к глазам, когда ему надо высмотреть какой-нибудь риф.

- А вы делаете рейсы только летом, капитан?

- Не-ет. Зимой тоже. Каждые две недели туда и обратно.

- И долго вы потом отдыхаете дома?

- -Два дня. Пятьдесят дней в году.

- Это ужасно! - сочувственно говорит моя сострадательная спутница. - И вы не скучаете в этих рейсах?

- Не-ет. Ходить в рейс это очень хорошо. Да-а... Зимой - никаких пассажиров; зато много льда, все судно покрыто льдом, все время приходится скалывать. Да-а.

- Чтобы не было скользко?

- Не-ет. Чтобы судно не пошло ко дну. Да-а, - умиротворенно резюмирует капитан. - Очень хороший пароход. Вам тут понравится.

Докладываю, капитан, что нам здесь действительно нравится. В самом деле, очень уютный пароход! Крохотные палубы, пара плетеных кресел и все, никакого дешевого шика. Курительный салон, обитый зеленым плюшем - нечто среднее между скромным борделем конца прошлого века и залом ожидания первого класса на провинциальном вокзале. Столовая, обтянутая красным плюшем, и дюжина каюток со всем необходимым, то есть с двумя койками, похожими на гладильные доски, двумя спасательными поясами и двумя "блевательницами" для страдающих морской болезнью. Сидеть на гладильных досках нельзя, - они снабжены металлическими перильцами, чтобы спящий не свалился во время качки... Подушки тощие, как пеленки, но под голову можно подложить спасательный пояс, и получается недурно. Вместо чванных стюардоводна хромая бабка и одна угрюмая тетя. В общем, здесь можно чувствовать себя как дома.

Над самой головой у нас грохочет лебедка. Сперва это беспокоит, но потом привыкаешь - по крайней мере знаешь, что делается на судне. По грохоту можно различить, что грузят - муку или кирпич. Просто невероятно, сколько всякого груза помещается на этом пароходике!

Уже полночь, "Хокон Адальстейн" все еще грузится в тронхеймском порту. Но вот второй, третий гудок, вскипела вода под винтом, пароход дрогнул, затрещал и тронулся с места. Счастливого плавания и покойной ночи! Только теперь, наконец, начинает пахнуть путешествием на север.

- Вставай, слышишь, вставай!

- Что случилось?

- В каюту течет вода.

- Да нет, не течет!

- Течет! Хлещет в окно!

- М-м...

- Что-о?

- Ничего. Я сказал "м-м"...

- Прошу тебя, сделай что-нибудь!

- Зачем?

- Потому что нас заливает водой! Мы утонем!

- М-м-м...

- Да не спи же, ради бога!

- Я не сплю. - Женатый человек садится и шарит в поисках выключателя. - В чем дело?

- Нас заливает водой. Из окна!

- Из окна? Гм, надо закрыть его, и все тут.

- Вот и закрой его и не мычи.

- М-м-м... - Женатый человек встает с гладильной доски, перелезает через перильца и пробирается к иллюминатору. За окном - белый день, видно море с гребешками волн. Смотрите-ка, "ikke fjord", мы в открытом море, потому-то нас и качает.

- А-а, черт возьми... - ворчит женатый человек.

- Что такое?

- Да опять льет в окно.

- М-м-м...

- Меня всего окатило.

- Так закрой окно, и все тут.

Женатый человек вполголоса изрыгает проклятья и пытается закрыть иллюминатор. Но это не легко сделать без разводного ключа.

- А, черт!

- Что там еще?

- Я насквозь мокрый. Бр-р!

- Отчего?

- В окно хлещет вода.

- Да нет, не хлещет.

- Говорю тебе, хлещет. Прямо в окно.

- М-м-м...

Наконец иллюминатор закрыт и завинчен, правда, человек чуть не вывихнул пальцы и промок, как мышь.

Скорее опять под одеяло и подложить под голову спасательный круг!

Страдальческий стон.

- Что с тобой?

- Пароход качает.

- М-м-м...

- У меня начинается морская болезнь!

- Да нет.

- Но ведь пароход качает?

- Ничего подобного.

- Так и швыряет!

- М-м-м...

- Неужели ты не чувствуешь качки?

- Совсем не чувствую.

По совести говоря, качка есть, но женщине незачем знать все. Качка даже приятна: сначала вас возносит кверху, мгновенная пауза, пароход потрескивает и плавно опускается. Потом поднимается ваше изголовье...

- Ты все еще не замечаешь качки?

- Ни чуточки!

Очень странно видеть собственные ноги выше головы, у них такой необычный вид.

- А мы не можем утонуть?

- Не-ет.

- Пожалуйста, открой окно, я задыхаюсь!

Женатый человек слезает с гладильной доски и снова открывает иллюминатор, едва не поломав при этом пальцы; но ему уже все равно.

- А, ч-черт! - вырывается у него.

- Тебя тоже мутит? - сочувственно спрашивает слабый голос.

- Нет, но в окно брызжет вода. Здесь опять мокро...

С минуту слышны только тяжелые вздохи.

- А здесь глубоко? - осведомляется встревоженный голос.

- Глубоко. Местами около полутора тысяч метров.

- Откуда ты знаешь?

- Читал где-то.

- Полторы тысячи метров. О господи! - Вздохи усиливаются. - Как ты можешь спать, когда под нами такая глубина?