Карел Чапек - О черни, Путевые заметки

МОРЕ

Адриатическое, Тирренское, Африканское, Ионическое, Лигурийское, синее, зеленое, стальное, перламутровое, золотое и черное, мертвое, дремлющее, шумящее, вспененное; не забывай ни одного из этих переменчивых ликов моря. Молчи, не пытайся словами описать игру волн; ты чуть не ревел на пляже в Римиин, такая тоска вдруг объяла тебя - тоска по всему на свете, - когда волна за волной ложилась к ногам, расстилая перед тобой свою радужную пену - потом на песке оставались слизь и грязь, а ты собирал ракушки и вспоминал все, что есть и что было. В Сорренто вода - синее любой другой воды на свете, а море в Сзлерно пронзило глаза твои страшным блеском, мечом гигантским и пламенным; вода в Генуе пахнет бочками, а в Остии море испещрено белыми полосами, а переливчатое море там, на юге, у Джирдженти, - это действительно подлинное море Галатеи[Море Галатеи. Галатея в античной мифологии - морская нимфа, олицетворение спокойного моря.]ибо сам я видел там нечто исполненное чуда, только оно было слишком далеко. Мессинский пролив весь усеян огоньками по обоим берегам, а море у Аренеллы - это скалы, похожие на золотых и черных коров, входящих в воду, а под Таорминой берег изгибается такой дивной арабеской, что можно смотреть на нее часами и все же не постигнуть ее; есть еще другие места, названия которых ты уже забыл, и в памяти осталась только немилосердная синь, зной, душераздирающий ослиный рев, зреющие апельсины и быстрое мелькание ящериц; все это смешивается у тебя в единое, почти бессознательное впечатление, сдобренное запахами помета и мяты.

Но это еще не все: есть еще загорелые дочерня рыбаки, которые бредут по пояс в воде, вытаскивая сети; и другие, которые свертывают паруса черных шаланд и выносят корзины с рыбами; и третьи - ты видишь, как они режут горизонт светлым треугольничком косого паруса, и хочешь быть там, с ними. Потом есть пристани: от крупных портов, где шум и грохот, как на заводе, до рыбацких гаваней, где гнилая вода полощет косматые брюха парусников такова прекрасная, но дурно пахнущая Кала в Палермо - и кончая самыми крохотными, маленькими заливчиками среди утесов, где покачивается на волнах единственная лодчонка, навевая на тебя непонятную грусть.

Да прибавь к этому рыбу на базарах: сверкающие всеми цветами радуги рыбьи тела, серебряные сардинки, стопудовые морские быки, четвертованные в Палермо, отвратительные каракатицы, морская слизь и мокрота, которую едят в Неаполе, черные угри, и рыбы белые, как женские руки, рыбы золотые, синие и алые, и красивая до невозможности водяная нечисть, которой ты восхищался в неаполитанском аквариуме: шафранные морские анемоны, пляшущие вуалехвостам, бесплотные морские огурцы, подернутые радужным дыханием, Круксовы трубочки, сотканные из тумана, внутри которых пульсирует радужный ток, морские розы, похожие на собачьи зады, раки-отшельники, страшные драчуны, морские языки, описывающие изящнейшие кривые, чудовища и цветы - существа, спутывающие все твои представления о жизни.

Но самое прекрасное, самое удивительное из всего этого - вода, убегающая за кормой.

ВЕРОНА

Теперь разрешите мне сразу сказать все дурное о земле Италии: здесь слишком жарко и все слишком дорого, здесь много жуликов и блох, страшный гвалг, сплошное барокко, бандиты-извозчики, малярия, землетрясения и беды еще похуже; обо всем этом я говорю из мести. Жалкая Мантуя, колыбель Вергилия[Колыбель Вергилия. - Великий римский поэт Вергилий (70-19 до н. э.) родился и вырос близ Мантуи.]могила Мантеньи! Убогое гнездо, куда я направил свои стопы, чтобы взглянуть на фрески великого, строгого Мантеньи, моего любимца! Разве это человечно, разве это по-христиански - отказать мне в праве посещения моей заветной цели. Камера дель Споси, и только на том основании, что в тот день был какой-то (я действительно не знаю, какой) национальный и патриотический праздник? О, непреклонный кустод, устоявший перед соблазнительным шелестом моих денежных знаков! Бессердечный direttore[директор (итал.).]который лишь пожал плечами с выражением бесконечного сожаления и не склонился даже перед моими угрозами!

Нудная, мелкобуржуазная Мантуя, где трое мальчишек таскалось со знаменем, оживляя собой самые противные из всех улиц мира! Слушай же, земля итальянская, ты, что на моем кратковременном пути осчастливила меня по меньшей мере шестью национальными праздниками, специально для того, чтобы отогнать меня от врат равеннских памятников, и от дверей умбрийской школы в Перудже, и от всех земных красот в Неаполе - слушай, что я тебе скажу: излишество вредно; а Мантуя уж и вовсе исчерпала мое терпение. Пусть же отныне ни один иностранец не ступит в Мантую ни ногой! И к вашему сведению, у них там ко всему прочему - скверные постели, отвратительная еда и неприятный народ.

Отомстив таким образом Мантуе, я снова могу преклонить колени перед достойнейшим храмом св. Зенона в Вероне. Правда, главная гордость Вероны Паоло Веронезе[Паоло Веронезе Кальяри (1528-1588) -выдающийся итальянский художник, родился в Вероне. Им созданы жизнерадостные, сочные по колориту декоративные панно и фрески, принадлежащие к лучшим образцам монументальной живописи итальянского Возрождения.]римский амфитеатр, Мороне[Мороне Доменико (1442-1517)-итальянский художник, уроженец Вероны.]Скалигеры и копченая колбаса; но для меня Верона -это только Сан-Дзено, лангобардский братец[...лангобардский братец... - Так К. Чапек называет базилику Сан-Дзено (Святого Зенона) в Вероне, строгое здание XI-XII вв. очевидно потому, что в VI-VIII вв. на территории Вероны находилось древнегерманское племя лангобардов, а в Сицилии, на месте Монреаля, - норманны.] норманнского Монреаля, братец-простачок, он старше и беднее, на его долю не досталось ни венца из золотых мозаик или ослепительного chiostro[монастырского дворика (итал.).]ни поражающего обилия золотых и мозаичных орнаментов; есть у него только простые задумчивые линии амбитов, внутреннее пространство - достойное, вели кодушное - и в особенности двери: двери огромные покрытые медными барельефами, двери, врезанные в портал с каменными барельефами. Говорят, эти каменные фигурки принадлежат резцу некиих Николауса и Вилигельмуса[Николаус и Вилигельмус- мастера так называемой ломбардской школы пластики (XII в.).] на гравюры по меди немецкого происхождения. Но они великолепны или, вернее, трогательны. Вы улыбнетесь им, растроганные усилиями наивной руки рассказать, истолковать библию, преодолеть невероятные затруднения - например, куда же, ради Иисуса Христа, поместить Христа, если он должен умывать ноги двенадцати апостолам, сидящим анфас? Ничего не поделаешь, пришлось изобразить склонившегося Христа спиной к публике.