Эдвард Бульвер-Литтон - Кенелм Чилингли, его приключения и взгляды на жизнь

Демонстрация картин закончилась, и после легкой закуски - кекса и вина с водой - общество разошлось. Дети отправились домой с нянями, пришедшими за ними. Миссис Кэмерон и Лили решили пройтись пешком.

- Какой прекрасный вечер, миссис Кэмерон, - сказал мистер Эмлин, - я провожу вас до калитки.

- Позвольте и мне присоединиться к вам, - сказал Кенелм.

- Конечно, - ответил викарий. - Для вас это прямой путь в Кромвель-лодж.

Тропинка повела их через кладбище, это была кратчайшая дорога к ручью. Лунные лучи пробивались сквозь тисовые деревья и ложились на старую могилу, играя цветами, которые рука Лили в этот день положила на надгробный камень. Она шла возле Кенелма, старшие - на несколько шагов впереди.

- Как я была глупа, - сказала Лили, - что испугалась привидения! Я не думаю, чтобы настоящее привидение испугало меня, особенно если б я увидела его здесь, при этом чудесном лунном сиянии на кладбище!

Привидения, если бы им дозволено было являться не только в волшебном фонаре, не могли бы причинить вреда невинным, И я удивляюсь, почему мысль об их появлении всегда сопровождается ужасом, тем более - у безгрешных детей, которые менее всего имеют основания их бояться.

- Ах, это правда! - воскликнула Лили. - И даже когда мы вырастем, может наступить время, когда будем жаждать увидеть призрак и почувствуем, какое утешение и какую радость это бы нам принесло.

- Я вас понимаю. Если кто-нибудь из дорогих нам людей исчезнет из нашей жизни, если тоска разлуки заставит нас забыть, что жизнь, как вы хорошо сказали, никогда не умирает, - да, тогда будет понятно, что оплакивающему захочется взглянуть на исчезнувшего, хотя бы только для того, чтобы спросить его: "Счастлив ли ты? Могу ли я надеяться, что мы встретимся опять и не разлучимся никогда?"

Голос Кенелма дрожал, и на глазах у него выступили слезы. Грусть, смутная, необъяснимая, но властная, закралась на миг в его сердце, мелькнув как тень темнокрылой птицы над тихим потоком.

- Вы еще никогда этого не чувствовали? - нерешительно, тихим голосом, исполненным нежного сочувствия, спросила Лили. Она вдруг остановилась и заглянула ему в лицо.

- Я? Нет. Я еще никогда не лишался человека, которого так любил бы и желал увидеть опять. Я только думал, что такие потери могут постигнуть всех нас, прежде чем мы сами исчезнем из глаз наших друзей.

- Лили! - позвала миссис Кэмерон, останавливаясь у калитки кладбища.

- Что, тетя?

- Мистер Эмлин желает знать, как подвигается у тебя "Нума Помпилий". Поди и ответь сама.

- О, как скучны эти взрослые люди! - обиженно шепнула Лили Кенелму. - Я люблю мистера Эмлина, он прекрасный человек. Но он все-таки взрослый, и его "Нума Помпилий" - глупейшая книга.

- Мой первый французский учебник! Нет, он не глуп. Читайте его. Там есть намек на самую прелестную волшебную сказку, известную мне, и особенно на ту фею, которая прельщала мою фантазию, когда я был мальчиком.

В это время они дошли до калитки кладбища.

- Что это за волшебная сказка? И какая фея? - быстро спросила Лили.

- Она была феей, хотя на языческом языке ее называют нимфой Эгерией. Она служила посредницей между людьми и богами для того, кого она любила. Она принадлежит к породе богов. Правда, она тоже может исчезнуть, но умереть не может никогда.

- Ну, мисс Лили, - сказал викарий, - как далеко вы продвинулись, читая книгу, которую я вам дал, - "Нума Помпилий"?

- Спросите меня через неделю.

- Спрошу. Но помните, что вы должны ее переводить. Я непременно хочу видеть перевод.

- Хорошо, я постараюсь, - кротко ответила Лили.

Теперь до самого Грасмира Лили шла с викарием, а Кенелм - с миссис Камерон.

- Я провожу вас до моста, мистер Чиллингли, - предложил викарий, когда дамы удалились в свой сад. - У вас было мало времени, чтобы посмотреть мои книги, но я надеюсь, что вы по крайней мере взяли Ювенала?

- Нет, мистер Эмлин, кто может оставить ваш дом, проникнувшись склонностью к сатире? Я приду как-нибудь утром и выберу книгу из тех сочинений, которые изображают жизнь с приятной стороны и оставляют нам благожелательное впечатление о человечестве. Ваша жена, с которой у нас был интересный разговор об основах эстетической философии...

- Моя жена? Шарлотта? Она и понятия не имеет об эстетической философии!

- Она называет ее по-другому, но понимает настолько, что могла иллюстрировать ее основы примером. Она говорит мне, что, трудясь и выполняя свои обязанности, вы пребываете там,

In den heitern Regionen

Wo die reinen Formen wohnen {*},

{* Где чистые витают формы

В веселых, светлых сферах (нем.).}

и что труд и обязанности становятся для вас радостью и красотой. Это верно?

- Я уверен, что Шарлотта не могла сказать ничего поэтического. Но, попросту говоря, дни проходят для меня очень счастливо. Я был бы неблагодарным, если б не был счастлив. Небо даровало мне столько источников любви - жену, детей, книги и призвание, которое, когда оставляешь свой собственный порог, несет с собой любовь во внешний мир. Это, конечно, маленький мир - всего лишь один приход, - но мое призвание связывает его с бесконечностью.

- Я понимаю. Из этих источников любви вы извлекаете то, что вам нужно для счастья.

- Совершенно верно. Без любви можно быть хорошим человеком, но едва ли можно стать счастливым. Никто не может мечтать о небе иначе, как об обители любви. Какой это писатель сказал: "Как хорошо понял человеческое сердце тот, кто первый назвал бога отцом"?

- Не помню, но сказано это прекрасно. Вы, очевидно, не разделяете доводов Децимуса Роуча в "Приближении к ангелам"?

- Ах, мистер Чиллингля, ваши слова говорят о том, как может быть истерзано счастье человека, если он не обрезает когти тщеславию. Я испытываю угрызения совести, когда вы говорите мне об этом красноречивом панегирике безбрачию, не зная, что единственная вещь, напечатанная мною и, кажется, заслужившая некоторое уважение читателей, представляет собой ответ на "Приближение к ангелам". Это была юношеская книга, написанная в первый год моей женитьбы. Но она имела успех; я только что пересмотрел десятое издание.

- Эту книгу я и возьму из вашей библиотеки. Вам будет приятно услышать, что мистер Роуч, которого я видел в Оксфорде несколько дней назад, отказался от своих взглядов и пятидесяти лет от роду собирается жениться. Он просит меня добавить, что делает это "не ради своего личного удовлетворения".

- Собирается жениться? Децимус Роуч! Вероятно, мой ответ убедил его!

- Я поищу в вашем "Ответе" разрешения кое-каких сомнений, еще оставшихся в моей душе.

- Сомнений в пользу безбрачия?

- Да, если не для мирян, то для священнослужителей.

- Самая сильная часть моего ответа относится именно к этому вопросу, прочтите ее внимательно. Я считаю, что из всех категорий людей духовным лицам не только ради них самих, но и для пользы общины следует горячо рекомендовать женитьбу. Да и как же, сэр, - продолжал викарий, разгорячась от собственного красноречия, - разве вам не известно, что из среды нашего духовенства вышло наибольшее число людей, служивших своей стране и украшавших ее? Какое другое сословие может представить список, такой богатый знаменитыми именами, какими можем похвалиться мы? Это сыновья, которых мы воспитали и выпустили в свет? Сколько государственных людей, воинов, моряков, юристов, врачей, писателей, ученых были сыновьями таких, как я, деревенских пасторов? Это естественно, потому что у нас они получают хорошее воспитание, по необходимости приобретают простые вкусы и дисциплинированность, что ведет к трудолюбию и настойчивости, и по большей части проносят через жизнь более чистые нравственные понятия и подкрепленное религией уважение ко всему, что напоминает им предметы, которые они в детстве привыкли любить и уважать, - чего не всегда можно ожидать от сыновей мирян, чьи родители - светские и суетные люди. Сэр, я утверждаю, что это неопровержимый довод, который заслуживает внимания нации, довод не только в пользу браков духовенства - потому что в этом отношении миллионы Роучей не могут изменить общественного мнения Англии, - но и в пользу церкви, англиканской церкви, которая была таким плодовитым рассадником знаменитых мирян. И я часто думал, что одна из главных и еще не обнаруженных причин более низкого уровня нравственности, общественной и частной, а также большей развращенности нравов и пренебрежения к религии, какие мы видим, например, в такой цивилизованной стране, как Франция, состоит в том, что у духовенства нет сыновей, которые внесли бы в житейскую борьбу твердую веру ответственности перед небом.