Седжал Бадани - След сломанного крыла

— Все эти годы они говорили мне: «Рани, где Соня? Она всегда в разъездах», — Рани смеется этой шутке, понятной только своим. — Я говорила им: «Вот увидите, она когда-нибудь вернется. Куда же еще ей податься?»

— Вокруг нас целый мир, мама, — Соня отодвигается от стола, еда на ее тарелке почти не тронута. — Думаю, что есть место, где я действительно нужна.

— Но это твой дом, — Рани оглядывается по сторонам, будто дом изменился до неузнаваемости. В каком-то смысле так и есть. Прошлое, каким бы оно ни было, теперь не имеет власти над будущим. Доказательство этому стоит прямо напротив нее. Сколько раз мать проходила мимо комнаты Сони, думая, будет ли она когда-либо снова служить прибежищем ее дочери? Соня здесь, ест завтрак, который Рани ей приготовила. Только теперь никто не вздрагивает при звуке его шагов и не съеживается от страха. Страх исчез, что само собой служит доказательством их свободы.

Рани не хочет слышать звучащего у нее в голове насмешливого голоса мужа. Он издевается над ней потому, что она верит, будто спасена. Беглец никогда не бывает свободным. Хотя он лежит в коме далеко отсюда, память о нем витает в воздухе, которым она дышит. И она знает, что так будет всегда.

— Этот дом всегда был твоим, — говорит Рани.

Соня открывает рот, но не может выдавить ни слова. Уставясь в тарелку, она ковыряется в остатках еды.

— Этот дом никогда не был моим, — произносит она тихо. Окинув взглядом знакомые вещи вокруг, она спрашивает голосом, звенящим от гнева: — Неужели ты убедила себя в том, что он твой?

Ее гневные слова заставляют Рани отшатнуться, и она хватается левой рукой за буфетную стойку. Образы Индии и родного дома возникают перед ее глазами.

— Когда я была маленькой, — произносит она тихо, — то обычно бегала по берегу, пока служанки стирали белье в реке.

Рани никогда ничего не рассказывала о своем детстве. Соня отставляет чашку с чаем и внимательно слушает.

— На что это было похоже?

Рани умолкает на мгновение, вспоминая то время.

— На свободу.

Она бросала гальку в воду, за что ей попадало от присматривавших за ней слуг.

— У моей матери было пятеро детей старше меня и четверо моложе. Меня растили слуги, которые получали несколько центов в день.

— Я не знала этого, — бормочет Соня.

«Не знала, нет» , — думает Рани.

— Знаешь, каким было мое первое сильное впечатление?

Соня отрицательно качает головой, и Рани начинает свой рассказ:

— Мне было года три, может быть, четыре. Я бежала за птичкой, но она не давалась мне в руки… — они с Соней обмениваются улыбками, — и вдруг наступила на гвоздь, который прошел прямо через ступню.

— Мамочка… — голос Сони полон боли. — И что ты сделала?

— Как что? Я заплакала.

Из ноги рекой текла кровь. Закрыв лицо руками, она рыдала, уверенная, что на ее плач прибегут люди. Но она убежала слишком далеко. Кругом были только деревья да ветер.

— Вдалеке стояла мать и смотрела на меня. Я была уверена, что точно это вижу. Это последнее, что я запомнила, перед тем как потерять сознание.

— Она действительно была там?

— Я никогда ее не спрашивала. Служанка нашла меня и принесла домой, — Рани глубоко вздыхает: — А сейчас у меня нет другого дома, кроме этого.

— Ты можешь продать его, — Соня начинает убирать со стола. Она соскребает остатки еды в мусорное ведро, а потом полощет тарелку в раковине. — Он слишком большой для одного человека.

— Думаешь, твой отец никогда не вернется?

— А разве ты так не думаешь? — Соня моет заполнившую раковину посуду, будто занималась этим все эти годы. Будто никогда и не убегала из дома. — Возможно, он наконец-то понял, что пришла пора переключиться на себя и оставить других в покое.

Рани ощущает гнев дочери. Ей хочется дотронуться до нее, чтобы смягчить ее боль. Но уже давно она поняла, что ничего не может сделать. У каждого своя дорога в этой жизни, каждый должен пройти свой путь сам. А если бы судьба дала ей еще один шанс? Рани представляет себе, что ее жизнь могла бы сложиться по-иному. Например, если бы, когда им пришли американские гринкарты, она заявила, что не хочет уезжать и что счастливы они будут только в своей маленькой индийской деревушке.

— Мы не всегда понимаем, почему люди поступают так или иначе, — говорит Рани, отгоняя от себя эти мысли. — Но не нам об этом судить.

Еще не открыв рта, Рани уже знала, что не стоит произносить эти слова. Однако, как часто случается в жизни, обратно взять их она уже не может. Рани понимает, что они с Соней никогда не будут близки. Возможно, оттого, что Соня — самая младшая и к моменту ее рождения мать уже слишком устала. А возможно, потому, что Соня всегда знала — они не хотели ее.

— Ты действительно никогда этого не делала, — откликается Соня. — Мне кажется, что я не такая всепрощающая, как ты.

— Думаешь, я всегда прощала его? — Рани часто слышала, что власть слова сильнее всего остального. Ей хочется спросить у тех, кто так говорит, ощущали ли они на себе власть сильной руки. — Я думаю, это боги прощают нас. При этом они учитывают все наши дела и поступки, не упуская ни единого.

— Но речь идет не об одном поступке, — протестует Соня. — Вся наша жизнь была полна обид и боли.

— Но ты же не была с ним всю его жизнь, — возражает ей Рани.

В ее голове начинают звучать ритуальные песнопения, которые она слышала в индийских храмах. Она чувствует запах курений, словно вместе с другими девочками вновь сидит на мраморном полу храма и слушает поучения гуру. Повинуйся родителям, накорми голодного, делай добро каждый день, иначе бог Шива может открыть свой третий глаз, и тогда весь мир сгорит. Урок, заученный через страх.

— Он не всегда был жестоким, — говорит Рани, надеясь оправдать себя за то, что не ушла от мужа. — Когда-то, в Индии, он был добрым.

— Я рада, что у тебя сохранились такие воспоминания, — говорит Соня, и ее голос леденеет от ярости. — Но у меня их нет. Поэтому мне придется жить с теми, что есть.

Соня выходит из кухни, не сказав больше ни слова. Рани провожает ее взглядом, а потом бессильно опускается на стул и погружается в прошлое.

Отец Рани договорился об ее обручении после случайной встречи с отцом Брента на деловом обеде в деревне. Они принадлежали к одной касте, и в разговоре выяснилось, что каждый из них ищет пару для своего ребенка. Обсудив формальности, они пожали друг другу руки в знак заключения союза. Своей жене отец Рани рассказал об обручении, придя домой, но Рани узнала о нем только неделю спустя, когда об этом упомянула служанка.

Когда она впервые встретилась с Брентом на площади в ближайшем городке, ее сопровождали трое слуг. Она и Брент уселись за старенький стол для пикника друг напротив друга, а слуги устроились за столом поблизости. И девушка, и юноша стеснялись и смотрели куда угодно, только не на собеседника.