Седжал Бадани - След сломанного крыла

Марин кормила Тришу мелко нарезанными овощами, приготовленными далитами, а потом качала ее в холщовой люльке и читала сказки, чтобы убаюкать. Когда они летели в Америку, Триша почти все время сидела на коленях у Марин, а ее старшая сестра смотрела в окно на облака, раздумывая, похожи ли облака над Индией на облака над Америкой.

Когда они обосновались в Америке и Брент не сумел найти подходящую работу, многое изменилось. Его навязчивой идеей стало образование Марин, а Трише предназначались вся его любовь и забота.

Тришей многие восхищались из-за ее природной красоты. Ее внешность и способности Марин делали Рани и Брента звездами местной общины. Семья могла гордиться девочками — так утверждали члены общины, никогда не упоминая Соню, которая стояла в сторонке. Ее толстенький животик нависал над тесными поношенными штанишками, доставшимися от сестер. Младшая дочь не отличалась ни умом, ни красотой, и ее отбрасывали прочь, как ненужную вещь.

— Триша не приедет, — отвечает Соня, а Рани отворачивается, прикусив губу.

— Почему? — Марин была уверена, что Триша первая оценит работу, которую она проделала, чтобы праздник удался на славу. Уж ее-то впечатлило бы, сколько времени и сил потратила старшая сестра. — Она не приедет, потому что у нее снова что-то случилось дома?

— Нет, — быстро отвечает Соня. Марин смотрит на Рани, но та молчит. — У нее сейчас трудный период, — объясняет Соня.

— Это из-за Эрика? — догадывается Марин. Она сердита на Тришу. По ее разумению, Триша нарушает священное правило их детства: всегда делай хорошую мину при плохой игре. Хотя бы только для того, чтобы убедить весь мир в том, что у тебя все прекрасно.

— Нет, не из-за Эрика, — произносит Соня. Она обменивается с матерью понимающими взглядами. — Триша почти не ест и спит целыми днями, — продолжает Соня. Она проводит руками по своему сарафану сверху вниз, словно чувствует себя неудобно в этом наряде. Марин вдруг понимает, что прежде никогда не видела сестру в чем-то кроме джинсов и футболки. — Ей понадобятся обе ее сестры, — добавляет Соня.

— Да что случилось-то? — спрашивает Марин, оглядываясь по сторонам и пытаясь определить, сколько прибыло гостей. — Пожалуйста, не говорите со мной загадками. Это из-за того, что у нее нет детей?

— Нет, — говорит Соня с подобием улыбки. — Если бы все было так просто, — понизив голос, она оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что их никто не может подслушать. — Пусть она сама тебе расскажет, — говорит Соня. — Но ей очень, очень плохо.

— Из-за кого? — спрашивает Марин, недоуменно размышляя, что могло стрястись и почему Соня так серьезна.

— Из-за отца, — говорит Соня, повергая Марин в шок. Это последний человек, упоминание о котором она ожидала услышать.

— Я не понимаю, — Марин не может представить себе, как отец мог навредить Трише. — Что ты имеешь в виду?

— Спроси ее сама. Я знаю, у тебя сейчас дел по горло, но как-нибудь, когда будет время, спроси у нее, — Соня берет Марин за руку. — Уверена, она даже не вспоминает о вашей размолвке.

— Я знаю, — говорит Марин. В глубине души она понимает, что Триша не сердится на нее. Они редко ругались, поскольку привыкли держать при себе свои мысли и чувства. И если уж кто-нибудь из них взрывался, для этого была веская причина.

Когда они были девочками, Марин порой замечала, как Соня смотрит на других детей, которые кричат и плачут в приступе раздражения. Она видела, как родители утешают их, вместо того чтобы наказать за то, что они позволяют чувствам прорваться наружу. Женщины в их семье не могли демонстрировать ничего другого, кроме послушания. Отца мало интересовали их эмоции.

— Почему ты защищаешь ее? — с любопытством спрашивает Марин. — Какое тебе дело?

— Такое. Мы все стоим по одну сторону баррикады, и всегда стояли, — Соня опускает глаза, а потом поднимает взгляд на Марин. — Я не знаю, понимала ли это раньше. Я просто надеюсь, что сейчас еще не слишком поздно.

Гости прибывают, и Марин уходит к ним, а ее беспокойство за Тришу отодвигается в дальний уголок души. Она приветствует гостей, проверяет, чтобы официанты никого не обделили напитками и закусками. Внезапно Марин осознает, что Джия так и не появилась. Она осматривает толпу гостей, но Джии нет. Раджа тоже не видно.

Марин быстро идет в дом, поднимается по лестнице, открывает дверь в комнату дочери и видит Джию, лежащую в пижаме на кровати, и Раджа. Они спокойно беседуют.

— Чем ты тут занимаешься?! — восклицает Марин, но не слишком громко, чтобы никто посторонний не услышал. — Дом полон гостей, пришедших к тебе на праздник, а ты сидишь в своей комнате.

— Я не просила, чтобы мне устраивали праздник, — говорит Джия, взглядом прося у Раджа поддержки. — Я не готова выйти ко всем этим людям, — ее нижняя губа начинает кривиться, она вот-вот расплачется.

— Нет, ты готова, — говорит Марин, не желая потакать слабостям дочери. — Это твой шанс показать всем, что с тобой все в порядке, что скоро ты опять встанешь на ноги.

— Так вот что для тебя важно? — недоверчиво спрашивает Джия. — То, что подумают люди?

— Не решила ли ты, что сможешь прожить здесь всю свою жизнь? — спрашивает Марин. Она подходит к кровати и гладит Джию по голове. — Так не бывает, бети. Нравится тебе это или нет, тебе придется жить в обществе. То, как это общество воспринимает тебя, определит твое место в жизни, — Марин начинает рыться в гардеробе Джии в поисках подходящего платья. Она выбирает сарафан и протягивает его Джии: — Ты прекрасно в нем выглядишь, — она улыбается дочери: — Пойдем, бети. Все, кого ты любишь, ждут тебя внизу.

— Нет, не все, — Джия ерзает на постели. — Там нет Адама.

С уст матери готов сорваться упрек, но Радж останавливает ее.

— Марин, — произносит он предупреждающим тоном. — Это ее день рождения. Давай сейчас не будем об этом, — он берет из рук жены сарафан. — Джии уже шестнадцать, полагаю, она в состоянии сама подобрать себе одежду, не так ли? — затем он добавляет, смягчив голос: — Одевайся и спускайся вниз, бети. Твоя мама права, все ждут тебя.

В каждой культуре есть праздник, знаменующий взросление человека. Марин много раз бывала на бат-мицвах и бар-мицвах детей своих коллег. Эти праздничные церемонии, тщательно разработанные после долгих лет изучения текстов на иврите и идиш, проводятся, когда девочке или мальчику исполняется тринадцать. С этого дня подростки считаются взрослыми, ответственными за свои поступки в глазах общины и с точки зрения религии.

Марин слышала о праздниках дебютанток на американском Юге, где девушек представляют подходящим женихам. В южных регионах Индии жители маленьких поселений устраивают праздник, когда удочери начинается менструация. Обычно это встреча близких друзей, собравшихся в узком кругу, чтобы отметить переход девушки в женское состояние.