Юрий Клименченко - Открытое море

Так будет до страшного суда!.. Помни, Вандердекен!»

Небеса сомкнулись, сразу засвистел ветер в снастях, фрегат вновь помчался, а моряки стояли в оцепенении…»

Голос рассказчика снизился до шёпота… Дрова в камине совсем догорели, и в комнате стало почти темно.

Страх охватил меня, и я чувствовал, как холодеет мое сердце.

«С тех пор прошло много лет, — продолжал незнакомец, — а бедный Вандердекен продолжает носиться по волнам. Когда бушует море и молнии пронизывают черное грозовое небо, Вандердекен слышит призывы погибающих судов. И где бы он ни был, он ставит все паруса и летит на помощь.

Вот уже близка цель — разрушенное штормом, полузатонувшее судно. Уже видит Вандердекен столпившихся на палубе людей, видит женщин, в мольбе ломающих руки…

Но корабль-призрак не может приблизиться, не может оказать помощи…

Еще несколько минут, и на месте катастрофы плавают лишь обломки затонувшего корабля.

С годами страшная легенда о «Летучем Голландце» обошла моряков всего мира, и каждый капитан, увидевший фрегат Вандердекена, знает, что ничто не может спасти его.

А Вандердекен в ужасных мучениях и угрызениях совести поворачивает руль и плывет к следующей жертве моря…

Так платит несчастный за свою безумную клятву».

Незнакомец умолк. Лицо его было мрачно и сурово. Громче завыл ветер в трубе и сильнее забарабанил по окнам дождь.

«Один только раз попытался «Летучий Голландец» обмануть судьбу, — снова начал мой собеседник. — Во время своего трехнедельного пребывания на берегу Вандердекен страстно влюбился в дочь богатого французского купца — Дорис де ля Круа. Она тоже полюбила его. Сыграли роскошную свадьбу, на которой присутствовал весь город.

Вандердекен был счастлив и забыл о том, что это был двадцать первый день его пребывания на берегу.

Ровно в полночь, когда веселье было в самом разгаре и капитан танцевал с Дорис, за окном раздался шум отдаваемого якоря.

Капитан прислушался. По лестнице, ведущей в зал, кто-то поднимался. Ступени скрипели под тяжелыми шагами. Дверь отворилась, порыв холодного ветра ворвался в комнату и погасил свечи в канделябрах. Только две оставались зажженными и тускло освещали испуганных гостей.

На пороге стоял боцман Торп. Морская тина облепила его одежду. Глаза, на синем распухшем лице, были закрыты.

Он поднял руку, с трудом разжал рот и голосом, похожим на скрип ржавого железа, произнес: «Капитан, время истекло! Корабль стоит в порту. Экипаж ждет тебя. Слышишь стоны и крики? Это погибающие люди зовут на помощь! Пойдем…»

Вандердекен выпустил руку своей невесты, медленно повернулся и, не говоря ни слова, пошел за боцманом…»

Незнакомец поднялся.

«А Дорис? Что стало с ней?» — прошептал я.

«Говорят, что она сошла с ума. Ну, мне пора. Я должен идти. Надеюсь, что мы не встретимся в море».

Мой собеседник надел плащ, запахнулся, и не успел я опомниться, как он, словно призрак, исчез за внезапно открывшимся окном.

Через несколько мгновений со стороны бухты послышался скрип выбираемого вручную якоря…

«Вы, кажется, уснули? — услышал я вдруг голос Наташи, — смотрите, ветер открыл окно, и дождь льет прямо в комнату. Этот дрянной мальчишка Николай всегда забывает накинуть крючки на рамы».

Я вздрогнул и посмотрел вокруг. Камин догорел. На столике, за которым сидел незнакомый гость, стоял недопитый бокал коньяка, и на белой скатерти возле него тускло поблескивал старинный золотой гульден…

Александр Яковлевич умолк. Все лежали не шевелясь. Никому не хотелось сбрасывать с себя очарования этой старинной сказки.

Нарушил тишину сам Стрельцов:

— Всё, ребята. Давайте теперь спать, а то мне скоро на вахту. Спокойной ночи, — проговорил он, заворачиваясь в простыню.

— Здо́рово! — восхищенно прошептал, укладываясь на своем матраце, боцман.

Через десять минут воцарилась тишина.

За сутки до прихода в Калькутту «Аджаристан» попал в жестокий шторм. Океан, совсем недавно такой ласковый, ревел, бросая тонны воды на палубу теплохода. Судно, переваливаясь с борта на борт, поднималось на вершины пенистых шипящих валов. Сначала корма высоко повисала в воздухе и винт бешено вращался вхолостую, заставляя дрожать весь корпус, потом теплоход нырял вниз, и казалось, что впереди вырастала страшная зеленая стена, которая вот-вот обрушится и задавит «Аджаристан». Но подходил следующий вал, и медленно, как усталое, загнанное животное, судно снова вползало на вершину его. Временами шел дождь. Тучи неслись по небу, то открывая, то закрывая звёзды. Где-то вдалеке гремел гром, и молнии освещали бурлящую поверхность океана. Смешанная, бортовая и килевая, качка была изнурительна. Нельзя было ни спать, ни есть, ни заняться какой-нибудь работой. Кастрюли опрокидывались в камбузе, и кок прекратил приготовление пищи, выдавая ее «сухим пайком».

Но всё же в этом не было ничего необычного. «Аджаристан» видел в своей жизни немало таких штормов. Видел их и Александр Яковлевич Стрельцов, стоявший сейчас на вахте, заклинившись между стенкой рубки и машинным телеграфом, и зорко смотревший вперед.

Он испытывал только неудобство от непрекращающейся качки и хотел одного: чтобы скорее наступило утро.

Ему надо было обойти всё судно и посмотреть, нет ли каких-либо повреждений, причиненных штормом.

Совсем не об этом думал Гончаренко, стоявший за штурвалом. Он впервые попал в такой сильный шторм, и каждый раз, когда судно начинало дрожать, выбрасывая из воды винт, Валерию становилось жутко: «А вдруг судно не выдержит и переломится!».

Но он старался отогнать от себя эту неприятную мысль и сосредоточивал всё внимание на компасе, внутри которого качалась картушка [1] Картушка — подвижной диск в магнитном компасе с делениями, обозначающими страны света. с магнитными стрелками.

Ему это удавалось плохо, каждый новый удар зыби напоминал, как казалось Гончаренко, об опасности.

Внезапно черноту ночи прорезала молния и на мгновение осветила пенящуюся поверхность моря. То, что увидел в эту секунду Валерий, наполнило его страхом.

Совсем недалеко от «Аджаристана», среди водяных белоголовых гор, нырял силуэт парусника.

Мачты были без парусов, только на одной рее болтался изодранный на тонкие полосы марсель. На палубе копошились черные фигурки людей. На корме парусника Валерий успел прочесть часть названия: «Сид…»

«Летучий Голландец!» — мелькнуло у него. На секунду Валерий выпустил штурвал из рук. Судно повалило на левый борт.

К штурвалу, балансируя, подбежал Стрельцов и начал быстро перебирать ручки, приводя судно на курс.

— Гончаренко! Что с вами? Укачались? — спросил, наконец, старпом.