Габриэль Гарсиа Маркес - Тризна безумия [Сборник рассказов]

Ее смех пришелся ему по душе и даже позабавил.

— Я тут принес тебе журнал, — произнес он.

Она взяла журнал и начала его перелистывать. Она рассеяно листала страницы, а за столом царило полное, гнетущее, безнадежное молчание. Но вот он расправился с яйцом, бросил взгляд на стенные часы и воскликнул:

— Черт возьми! Уже почти два часа!

И предложил ей:

— Ну что, пойдем?

— Ну что ж, пошли, — согласилась она.

Они безмолвно оставили за спиной ряд кварталов, и в конце концов она не выдержала и спросила:

— А ты что, всегда тоскуешь по воскресеньям?

Он ответил ей, что да, он всегда тоскует по воскресеньям. Она сказала:

— Надо же, какое совпадение! И я тоже.

— Во всяком случае, сегодня хоть погода еще ничего, — сказал он.

— Ха-ха-ха! — вновь засмеялась она своим необычным и забавным смехом и, отсмеявшись, сказала: — Да ведь декабрь уже на дворе!

Где-то уже около половины четвертого, не сказав друг другу и пары слов, они оказались возле кинотеатра, и он спросил у нее:

— Может, зайдем?

И она ответила ему:

— Давай, зайдем.

Она дождалась, покуда он купил билеты и поинтересовалась у него:

— А тебе нравится сидеть в последнем ряду?

Он ответил ей, что нравится. На экране показывали какую-то нашумевшую мелодраму. Он уперся своими коленями в спинку кресла, стоящего перед ним, и немедленно заснул. Она минут пятнадцать еще пыталась бороться со сном. Но, под конец, зевнув десять раз кряду, она свернулась на своем кресле калачиком и тоже заснула.

Вовсю шла карнавальная неделя. И вот, после того как в воскресенье граждане перепробовали все, что дозволялось, равно как и все, что не дозволялось совсем, и даже кое-что сверх того, — в понедельник один человек отмочил номер, приведший в растерянность всех его домочадцев и позволивший им не на шутку призадуматься о его психической вменяемости. Вы просто не поверите: этот человек решился запеть в ванной.

Безусловно, по прошествии рядового среднестатистического воскресного дня, проведенного не в тиши домашнего очага, а в безудержном веселье в компании закадычных друзей, едва ли хоть один нормальный человек пробудится ото сна в настроении, могущем спровоцировать подобную выходку (даже намарать фельетонец для газеты, — и то будет свыше его сил, не говоря уже об описываемых нами чудесах). У нас есть все основания предположить, что всякий здравомыслящий гражданин в первую очередь потребовал бы для себя стакан лимонада со льдом, а затем умял бы на завтрак здоровенный кусище мяса, и только потом проследовал бы в ванную, по пути распекая во все корки некоего Педро, а наряду с ним и всю честную компанию, с которой предавался вчера разгулу.

Однако в этот самый понедельник, к безмерному изумлению окружающих, наш герой нарушил общепринятый ход вещей. Встав спозаранку, он тотчас закурил, потом направился в гостиную, где какое-то время рассеяно прислушивался к тому, что передавали по радио, а после этого прошагал в ванную, где и отчебучил такое, чего не водилось за ним ни в один из восьмидесяти подобных нелегких понедельников. Он решился запеть — и запел в мажорной тональности, причем не что-нибудь, а марш тореадора!

По счастью, происшествие возымело место в понедельник карнавальной недели, вследствие чего нашему достославному кабальеро было не нужно отправляться на работу. Поэтому его домочадцы с энтузиазмом воспользовались удачной возможностью как следует поволноваться по поводу его вменяемости, стараясь не выпускать бедолагу из поля зрения. Избегая попадаться ему на глаза, они внимательно наблюдали за каждым его движением. И им было, за чем наблюдать: покинув ванную, человек замер посреди гостиной, взмахнул полотенцем, словно плащом тореадора, и неподражаемо обвел вокруг себя предполагаемого быка парой безукоризненных вероник.

— Будет нелишним допустить, что в его тело перебралась душа Манолете, — попыталась прокомментировать из ряда вон выходящее поведение своего племянника его незамужняя тетка — персонаж, без которого не мыслится существование ни одной порядочной семьи.

Тем временем наш кабальеро величаво проследовал к себе в комнату — триумфальной поступью матадора, мгновение назад отправившего в лучший мир беснующегося быка и сотворившего сей подвиг одним уколом шпаги.

И почти моментально вслед за этим с лица мужчины ниспала маска героя воскресной арены, которую печет огненное солнце Андалусии. И он явился в образе танцора и певца одновременно, чтобы удалиться в свою комнату под аккомпанемент неслыханных мелодий, исторгаемых его хриплой глоткой ночного гуляки-профессионала.

Весьма вероятно, что никто на свете (включая сюда даже ту самую незамужнюю тетку, которая, как правило, в курсе всех дел — как Божьих, так и человеческих, — сколь либо относящихся к обитателям дома) так никогда и не узнает о том, какое же именно фантастическое стечение обстоятельств привело к тому, что мужчина решился запеть в ванной. А все дело заключается в том, что незамужние тетки — вполне вероятно, именно поэтому они и не замужем — не имеют ни малейшего представления о том, что можно отыскать в карманах у мужчины в понедельник, следующий за воскресеньем, первым днем карнавала.

Любой, хоть сколько-нибудь уважающий себя ночной гуляка, по прошествии очередной бурной ночки, полагает своим долгом немедля приступить, — следуя всем канонам археологической науки, — к скрупулезному исследованию своих карманов. Сначала на свет Божий извлекается рюмка. Уверяю вас, в этом мире не случалось покуда ни одной достойной упоминания пирушки, после которой в карманах не обнаруживалось бы неведомо как туда попавшей хрустальной рюмки! После этого из карманов будут извлечены: непочатый коробок спичек и мятая сигаретная пачка, в которой сиротливо перекатывается одна-единственная сигаретка, вдобавок надломленная так, что, кажется, будто у нее вырос горбик. На дне карманов отыщутся и шесть-семь сентаво, обладателю коих, похоже, так и не суждено дознаться, с какого же это льготного банковского счета была снята столь впечатляющая сумма; причем особенно выделяется монетка в два сентаво, с незапамятных времен могущая нанести смертельное оскорбление любому нищему.

Потом появляются: скомканная салфетка, вымазанная губной помадой, остатки картофельных чипсов, костяшка от домино, несколько зубочисток и... телеграмма. О да, эта извечная, неминуемая телеграмма, которую так и не распечатают за время карнавальной недели!

После подобных скрупулезных раскопок в собственных карманах, мужчина, само собой разумеется, впадет в то грозное состояние, добиться согласия в определении которого безуспешно тщатся академики из самых разных стран, в то время как всем пьянчугам мира оно прекрасно известно, ибо они понимают друг друга без слов. Однако, если поутру в понедельник, после ночи, когда все оказалось утраченным, включая даже самое ощущение и понимание реальности, мужчина исследует содержимое своих карманов и внезапно обнаруживает, что банкнота в двадцать песо непостижимо каким образом пережила все бури и ураганы, — не будет ли совершенно естественным, объяснимым, логичным и более чем допустимым, что этот мужчина ликующе запоет в ванной, невзирая на то, что мучимая серьезной тревогой (впрочем, заслуживающей всяческого одобрения) незамужняя тетка станет сомневаться в его психической вменяемости!