Елена Елисеева - Жить в эпоху перемен

— Да какая уж тут логика, — саркастически усмехнулся он и попросил: — Ты прости меня, пожалуйста. Я дурак.

Надо вам сказать в его оправдание, что муж мой вовсе не дурак. Он очень хороший врач-гинеколог. Золотое дно, правда? Вы видели хотя бы одного гинеколога, который вечно и остро испытывает нужду в наличных средствах, а безналичных и вовсе никогда не знал? Нет? Я тоже видела только одного, и этот один был моим мужем.

— Ты понимаешь, — жарко сказал он, — год назад я понял: так жить нельзя. У меня две ставки, у тебя две ставки. А жизни нет. Мужик я, в самом деле, или что?

Я заледенела. Если он мне решил рассказать, как выяснял: мужик или не мужик (троих детей ему недостаточно для полной уверенности?) — дам в морду. Первый раз в жизни дам в морду. А потом поеду и той безрогой корове вымя оборву. А потом…

— А тут Витька Столяренков, — прервал он мой внутренний диалог, — предложил на паях заняться реэкспортом. Мои деньги, его доставка…

Он помолчал и признался:

— Вот я и заложил дачу. Аня, — быстро и невнятно забормотал он, — это было ужасно. Маши ну Витька пригнал из Германии, и мы ее удачно продали. Сто семь процентов наварили после растаможки, представляешь? — мечтательно похвастался он.

— Продать-то продали, — продолжил он упавшим голосом, — машину на покупателя переоформили, только денег не получили. Кинули нас, как… Э, да что там, сами прошляпили! — он махнул рукой и патетически закинул в рот три конфеты разом.

— А дальше что было? — не вполне доверяя услышанному, спросила я.

— Что дальше! Дальше проценты надо было платить. Мы с Витькой сколько могли — наскребли. Сашку нашего попросили тебя стеречь, чтобы на дачу не совалась…

— Ребенка, значит, в свои аферы впутал? — осуждающе спросила я. — Вот с чего такой приступ трудолюбия у него. А я-то думала… Вот с чего он дачи так перепугался. Слушай, — осенило меня, — а Норвегией это не ты ему голову заморочил?

— Можно я по порядку? — попросил он. — Мне так легче.

Я молча согласилась.

— Не было денег, хоть тресни. Зарплату всю заначивал, у приятелей назанимал. Стыдно сказать, по подружкам твоим побирался.

— Ну и как мои подружки? — как бы безучастно поинтересовалась я.

— Что, ты их сама не знаешь? Ирина давала, но под какой-то немыслимый процент, у Маринки кому-то на подарок не хватало, Зинаида свою крышу предложила — с банком разобраться, Татьяна вообще неадекватно реагировала, хотя в общем понятно — женщина одинокая и, опять же, — корова… Ольга с мужем молодцы, выручили на две недели.

Заметили, да? Он — сам — сказал — что — она — неадекватная — корова!

— Вот такие дела, моя дорогая, — загрустил Саша. — Пришел срок ссуду гасить, а денег нет. И еще наросло из-за процентов. И Витька познакомил меня с ребятами, они дали под небольшой процент, но на месяц, а дачу я выкупил сразу же, ты не думай! За месяц денег я не нашел, они поставили меня на счетчик и сказали, что присмотрят за вами. Что позаботятся о вас!! Ты понимаешь, что это значит?!

— А ты что?

— А я, — с благородным пафосом возвестил он, — сказал, что со мной могут делать, что угодно, только вас пускай не трогают!! Тогда они меня увезли.

— Куда? — перепугалась я.

— Забили стрелку, — тщательно и гордо выговаривая слова, ответил он. — Отвезли к их главному бандиту. А он, знаешь, нормальным мужиком оказался. Я ему все объяснил по-человечески, и он мне дал еще два месяца. Потом разговорились, посидели немножко, а как узнал он, что я врач, — тут-то все и завертелось.

— Бандиту без гинеколога никак? — с любопытством спросила я.

— Ну! Представляешь, мужику под пятьдесят, два раза женат был, а детей нет. Женился третий раз, девчонка чуть не втрое моложе, залетела от одного его вида. Тридцать четыре недели, и все время боли. Бандит попросил: посмотри жену. Я смотрю — Господи! У девочки — внематочная, на тридцати-то четырех неделях, представляешь?

— О Боже! — ужаснулась я. — Это куда же в консультации смотрели?

— А пес их разберет, бандит-то дикий совсем, а девчонка маленькая, у нее и карты не было. Я бандиту говорю: и ребенок не жилец, и жену потеряешь. А он чуть не поседел, но уперся: я, говорит, к тебе проникся и полюбил, а потому или вы все трое жить будете, или все трое помрете, причем ты помирать будешь последним и долго.

— Сашенька, — заплакала я, — тебя очень мучили?

— Мучили! — самодовольно усмехнулся он. — Кто кого! Я бандитов гонял, как зайцев по степи. Они у меня по одной половице ходили. Не реви, глупышка, видишь, я жив. И девочка жива, и пацана живехоньким достали. Сказать кому — не поверят. Доношенная внематочная беременность! Про такое только в сказках читал. — И он на минуту примолк. В глазах его сиял отблеск профессионального успеха.

— Ну вот, — продолжил он. — Бандит на радостях напился, разбил свой джип, простил мне долг и еще хотел три тысячи дать, но я отказался. Все-таки я их подвел — деньги в срок не вернул, да и вообще, от бандитов деньги брать как-то не очень… Я дурак? Надо было взять? — спросил он.

— Оба мы хороши. Два сапога… — успокоила я его. — А дальше?

— Дальше? Долгов уже не было, но и денег не было. Тогда я снова решил заработать, и мы с Сашкой чуть не уехали в Норвегию.

— Ребенок-то остался, — сказала я, — а ты куда уехал?

— В Турцию, — повинился он, — но не сразу. Сначала я дачу заложил.

— А почему ты именно дачу все время закладывал? — поинтересовалась я.

— Так больше нечего, — удивился он. — Ну, заложил я дачу и пошел челночить. Стамбул-Москва. За два месяца пятнадцать раз обернулся. Вот, держи, — и он стал опять придвигать ко мне доллары.

— А дача? — занудливо спросила я.

— Я утром приехал и сразу же заплатил, честное слово!

— А Сашка маленький все знал? С самого начала? — ревниво спросила я.

— Я же не мог тебя совсем одну оставить. Он за тобой присматривал.

— А почему ты со мной не разговаривал? — не зависимым дрожащим голосом спросила я.

— Мне было стыдно, и еще я боялся, что за дачу ты меня убьешь. Ты очень сердишься, а?

Мужик, он все-таки мужик и есть. Хуже дитяти малого: очень я сержусь после всего этого или, слава Богу, не очень? Как вам это нравится?

— Но я тебе однажды чуть было не написал, перед Турцией. Но испугался, что ты посуду перебьешь, дачу сожжешь, повесишься и по ночам являться станешь.

— А что ты писал? — спросила я.

— Да ничего конкретного… Что-то вроде: «Дорогая Аннушка… прости и жди… жить так больше не могу… страшно соскучился и тэ дэ».

— А что такое «вабра»? — грозно спросила я. — И кто — «старая»?

— Ох, да не помню я уже, — с досадой ответил он. — И потом, сначала я на тебя очень разозлился. Такой крем! Я сам видел: приходит страшила страшилой, а намажут — пол-лица? как у младенца.