Филип Арда - Беспросветный Тупик

— Черт побери! — не сдержался Эдди, утирая платком хлынувшую из носа кровь.

— Я не шлышал никакого крика, мадам, — галантно прошамкал мистер Памблснук, уронив на колени выбитый зуб.

— Может, это был крик барсука? — выдвинула предположение Безумная Тетя Мод, глядя прямо перед собой.

Мистер Памблснук и Эдди замерли от напряжения, опасаясь того, что тетя снова повернется к кому-нибудь из них вместе со своим горностаем. Кто знает, какие новые разрушения повлечет за собой следующий поворот ее туловища?

— Нет, моя дорогая. Под зовом природы я подразумеваю потребность организма… Мне нужно сходить… — Лицо Безумного Дяди Джека побагровело, хотя оно было таким худым, что Эдди не мог понять, как на нем поместился такой густой румянец.

— Значит, ты имел в виду не крик совы? И не крик барсука? Надеюсь, речь не идет о той маленькой птичке, которая, не переставая, орет: «Уйди, уйди, уйди»? — выразила возмущение Безумная Тетя Мод. — Я никогда не поверю, что мой муж остановил экипаж только оттого, что испугался этой вертихвостки и поспешил выполнить ее указание.

Безумный Дядя Джек, несомненно, предпринял бы еще не одну попытку объяснить, что именно он имел в виду под «зовом природы», если бы мог терпеть. Но «зов природы» оказался таким сильным, что ему ничего не оставалось делать, как устремиться к придорожным кустам. Через несколько минут он вернулся с выражением облегчения на лице.

— Он нашел орла? — спросила Безумная Тетя Мод, кивая на мужа, который снова взгромоздился на козлы экипажа.

— Орла? — переспросил Эдди.

— Детей должно быть не видно и не слышно, от них должно только пахнуть! — пришла в ярость Безумная Тетя Мод.

Эдди слегка расслабился. Было что-то успокоительное в том, что его двоюродная бабушка снова обезумела и понесла свою обычную дичь.

— Бог с ним, с орлом, мой юный друг и коллега, — обратился к Эдди мистер Памблснук. — Пора приступать к нашему эксперименту. Только имей в виду: тебе придется войти в образ мальчика, сильно отличающегося от тебя.

Снаружи послышалось щелканье кнута, за которым последовал стук копыт: экипаж снова тронулся с места и стал набирать скорость.

Мы уже свыклись с мыслью, что Эдди был образцовым маленьким джентльменом. Не следует упускать из виду, что родители мальчика потратили на его воспитание хорошие деньги. (Как-то раз они попробовали расплатиться плохими деньгами, но этот номер не прошел: им вернули всю сумму по почте.) Теперь зададимся вопросом: мог ли такой достойный и воспитанный маленький джентльмен отказаться от роли мальчика, совершенно не похожего на него?

— Надеюсь, вы не имеете в виду иностранца? — спросил Эдди с замиранием сердца.

В те времена с недоверием относились ко всем иностранцам, будь то принцы, пролетарии или продавцы елочных игрушек — независимо от того, начиналось название рода их деятельности с буквы «п» или нет.

— Конечно, нет, мой юный друг! — поспешил заверить мальчика актер-импресарио, явно шокированный столь нелепым предположением. — Неужели ты думаешь, что я предложил бы тебе — неопытному актеру и, по сути дела, совсем еще ребенку — роль иностранца в присутствии леди, которая находится в такой близости от нас ввиду ограниченности пространства, которым мы располагаем?

— Я как-то встречалась с одним иностранцем, — сообщила Безумная Тетя Мод, в глазах которой появился какой-то странный блеск. — Его было не видно и не слышно, но я ощущала его запах. Кто-то натер его…

— Луком? — высказал предположение Эдди.

— Хороший мальчик, — похвалила его Безумная Тетя Мод.

Она взяла Эдди за подбородок и положила ему в рот катышек шоколадного драже. По крайней мере, Эдди надеялся, что это шоколад. Шарик был похож на шоколадный, но, зная свою двоюродную бабушку, он не исключал, что это мог быть и мышиный катышек.

Нервно проглотив это сомнительное лакомство, Эдди нагнулся вперед, чтобы ему было лучше видно актера-импресарио, которого то и дело загораживала от него Безумная Тетя Мод.

— Если это не иностранец, то кто? — спросил Эдди, сгорая от любопытства. — Какую роль вы собираетесь мне предложить, мистер Памблснук?

— Роль мальчика-сироты, — ответил актер-импресарио.

Те из вас, кто обладает хорошей памятью и/или хотя бы одной мозговой извилиной, уже поняли, что с этого мгновения жизнь Эдди пошла наперекосяк.

— Что нужно зарубить себе на носу, если хочешь сыграть кого-нибудь на сцене? — спросил мистер Памблснук, старательно заворачивая выбитый зуб в носовой платок.

Как вы помните, зуб выпал у него изо рта, когда Безумная Тетя Мод ударила его по лицу хвостом своего горностая примерно полмили тому назад.

Между тем Эдди тоже пришлось воспользоваться носовым платком, но с другой целью: чтобы остановить кровь, которая опять потекла у него из носа после того, как его двоюродная бабушка саданула его другим концом Малькольма (или Салли — кому как больше нравится). В душу Эдди закралось подозрение, что Безумная Тетя Мод способна нанести своим горностаем больший урон, чем средняя по величине армия со всем ее арсеналом и обозом.

— Что нужно зарубить себе на носу, если хочешь сыграть кого-нибудь на сцене? — повторил Эдди и крепко задумался. Через пару минут ответ был готов: — Не выходить из роли, что бы ни случилось.

— Это уже не лезет ни в какие ворота! — воскликнула Безумная Тетя Мод и, откинувшись на спинку сиденья, стала рыться в своей дорожной сумочке.

— Отлично! — воскликнул мистер Памблснук. — Золотые слова, мой мальчик! Однажды со мной произошел такой случай. Когда я играл роль большого лесного ореха в пьесе «Разделанный под орех», у меня был костюм из настоящих лесных орехов, изготовленный моей любимой женой.

— Ленивой женой? — встрепенулась Тетя Мод. — Вы должны были поколотить ее палкой так, чтобы на ней не осталось ни одного живого места! Ни дюйма живой кожи!

Как известно, в дюйме примерно два с половиной сантиметра, но дело происходило в те стародавние времена, когда нельзя было сказать: «чтобы на ней не осталось и двух с половиной сантиметров живой кожи».

— Моей любимой женой, — поправил ее мистер Памблснук. — На чем я остановился? Ах, да. Я играл роль большого лесного ореха, когда семья белок — должно быть, белки устроили себе гнездо на крыше амбара, который мы использовали в тот день в качестве театра, — выпрыгнула на нашу сцену…

Эдди хотелось, чтобы актер-импресарио поскорее перешел ближе к делу, но опыт общения с ним подсказывал, что бесполезно торопить человека, который привык употреблять семьсот двадцать три слова там, где можно обойтись одиннадцатью. (Между прочим, я не советую вам пересчитывать слова, произнесенные мистером Памблснуком. С моей стороны это была всего лишь фигура речи. Если вы еще не знаете, что такое фигура речи, я не вижу в этом ничего страшного. Я вот тоже не знал, что такое четырехколесная телега, груженная сеном, пока она не наехала на меня, когда я в двадцатитрехлетнем возрасте приехал в деревню навестить родственников, однако это не причинило мне особого вреда. То есть сама-то телега причинила мне вред, да еще какой, но вы поняли, что я имею в виду.)