Чимаманда Адичи - Лиловый цветок гибискуса

Мама издала сочувственное восклицание.

— Люди не всегда понимают, что говорят. Но детям полезно там бывать, особенно мальчикам. Они должны узнать дом, в котором родился их отец и его итиппа .

— Вот честно, ума не приложу, откуда у Ифедиоры такие родственнички!

Я наблюдала, как двигаются их рты во время разговора. Мамины губы, лишенные помады, казались намного бледнее, чем покрытые сияющим бронзовым блеском губы тети.

— Родные люди могут говорить очень обидные вещи, — вздохнула мама. — Кто, как не наши собственные родственники, повторяли Юджину, что ему нужно взять вторую жену, потому что у человека его положения не может быть только двое детей? Не будь твоей поддержки, я бы…

— Прекращай уже. Если бы Юджин это сделал, то негодяем стал бы он, не ты.

— Это ты так считаешь. А кем становится женщина с детьми, но без мужа?

— Мной.

Мама покачала головой.

— Вот опять ты за свое, Ифеома. Знаешь же, что я хочу сказать. Как может женщина так жить? — глаза мамы широко распахнулись.

— Nwunye т , иногда жизнь начинается тогда, когда заканчивается брак.

— Это все твои университетские разговоры. Ты это говоришь своим студентам? — мама улыбалась.

— Именно так и говорю, я серьезно. Но сейчас выходят замуж все раньше и раньше. Какой смысл получать ученую степень, спрашивают они, если им не найти работу после выпуска?

— Ну, когда они выйдут замуж, о них хотя бы позаботятся.

— Вот уж не знаю, кто о ком будет заботиться. Шесть девочек с первого курса уже замужем, их мужья приезжают за ними на «Лексусах» и «Мерседесах» каждые выходные, покупают им музыкальные центры, книги и холодильники, а когда девочки получают дипломы, то мужья становятся владельцами и девочек, и их дипломов. Неужели ты сама этого не понимаешь?

Мама покачала головой:

— И снова твои университетские разговорчики. Муж — главное в жизни женщины, Ифеома. Это то, чего они хотят.

— Им это только кажется. Но как я могу их в этом винить? Ты только посмотри, что делает со страной этот военный тиран! — тетушка Ифеома прикрыла глаза, погрузившись в неприятные воспоминания. — В Нсукке вот уже три месяца нет топлива. На прошлой неделе я провела ночь на заправке, карауля бензин, а его так и не привезли. Некоторым людям даже пришлось бросить машины прямо там, потому что им не на чем было доехать домой. И если бы ты только видела комаров, которые покусали меня той ночью! Ой, да у меня вскочили волдыри размером с кешью!

— Ох, — мама с сочувствием покачала головой. — А как вообще дела в университете?

— Мы только что отменили очередную забастовку, хотя никому из преподавателей не платят уже два месяца. Говорят, что у федерального правительства нет на это денег, — тетушка Ифеома посмеялась над абсурдностью своих слов. — Ifukwa [50] Вот видишь ( игбо ). , люди и уезжают из страны. Вот и Филиппа уехала два месяца назад. Помнишь мою подругу Филиппу?

— Она приезжала с тобой на Рождество несколько лет назад? Такая темненькая пышечка?

— Да. Сейчас она преподает в Америке. Там она ютится в тесном кабинете с еще одним внештатным преподавателем, но там по крайней мере платят учителям, — тетушка Ифеома потянулась, чтобы стряхнуть что-то с маминой блузы. Я следила за каждым ее движением и не могла отвести глаз. В том, как она жестикулировала, когда говорила, как улыбалась, не стесняясь щербинки между зубами, было какое-то бесстрашие.

— Я привезла с собой старую керосиновую плиту, — продолжила она. — Теперь мы пользуемся ею и даже не чувствуем запаха керосина на кухне. Знаешь, сколько стоит баллон газа для плиты? Это возмутительно!

Мама поерзала на диване:

— Почему ты не скажешь Юджину? На фабрике же есть газ в баллонах…

Тетушка Ифеома рассмеялась и с удовольствием погладила маму по плечу.

— Nwunye т , да, нам приходится нелегко, но мы еще не при смерти. Я все это тебе рассказываю, потому, что ты — это ты. А перед любым другим я натру истощенное лицо вазелином, пока оно не начнет лосниться.

В этот момент вошел папа. Он направлялся в спальню. Я была уверена, что он шел туда за очередной пачкой банкнот, которые собирался раздать гостям в качестве подарка на Рождество, приговаривая: «Это дар от Бога, не от меня», как только одаренные начнут петь ему слова благодарности.

— Юджин, — обратилась к нему Ифеома. — Я тут говорила, что Джаджа и Камбили стоит провести немного времени со мной и детьми, скажем, завтра.

Отец буркнул что-то невразумительное и продолжил двигаться к дверям.

— Юджин!

Каждый раз, когда тетушка обращалась к папе, мое сердце замирало, затем принималось лихорадочно биться. Какой непочтительный тон! Казалось, тетя не понимала, что разговаривает с папой и что он не такой, как все остальные люди. Мне хотелось закрыть ей рот, испачкав пальцы в этой блестящей бронзовой помаде.

— Куда ты хочешь их отвезти? — спросил папа, дойдя до дверей.

— Да прокатиться.

— Посмотреть достопримечательности? — уточнил папа. Он говорил на английском, хотя тетушка Ифеома обращалась к нему на игбо.

— Юджин, отпусти детей с нами! — тетушка Ифеома казалась даже раздраженной и слегка повысила голос. — Разве мы не празднуем Рождество, а? Дети ведь совсем и не знакомы друг с другом. Imakwa [51] Представляешь ( игбо ). , мой младший, Чима, даже не знает, как зовут Камбили!

Папа вгляделся в наши лица, словно ожидая прочесть неприятные откровения.

— Ладно. Они могут поехать с вами, но ты знаешь, что я не хочу, чтобы мои дети приближались к чему-либо безбожному. Если будешь проезжать мимо mmuo , держи окна закрытыми.

— Я услышала тебя, Юджин, — с преувеличенной вежливостью ответила тетя.

— Почему бы нам не пообедать вместе на Рождество? — предложил папа. — Вот дети и пообщаются.

— Ты же знаешь, что мы с детьми проводим Рождество с дедушкой Ннукву.

— Да что этот идолопоклонник знает о Рождестве?

— Юджин… — тетушка Ифеома глубоко вздохнула. — Хорошо, мы с детьми придем на рождественский обед.

Папа снова ушел вниз. Тетя болтала с мамой, когда к нам присоединились кузены. Амака оказалась более стройной и молодой копией своей матери, но ее движения выглядели даже более резкими, а в глазах я не заметила тетиной всепрощающей теплоты. У Амаки был пытливый взгляд человека, задающего много вопросов и принимающего мало ответов. Обиора, годом младше сестры, казался более светлокожим; его глаза цвета меда смотрели на мир сквозь толстые стекла очков, а уголки губ поднимались вверх, словно он не переставал улыбаться. Кожа Чимы, их младшего брата, очень высокого для своих семи лет, цветом походила на пригоревший к котлу рис. Они все одинаково смеялись: гортанно, раскатисто и легко.