Вацлав Михальский - Мир тесен

Небо поголубело. Дворники заскребли по улицам. У Алимова как-то вдруг пропал интерес к телефону. Он быстро зашагал к шоссе, откуда можно было на попутке попасть в автоколонну, где работал Сашин отец. «Главное, застать его и всё узнаю: если Саша уехала в Крым — махну в Крым! Это три дня займет. Сеня как-нибудь уладит».

Ему повезло: как только он вышел на шоссе, попалась нужная машина. Он прыгнул в кузов, облокотился о кабину и был рад встречному ветру, который чуть не валил его с ног.

В автоколонне Сашиного отца не было, сказали, что он в очередном рейсе. Алимов обрадовался, что Василий Петрович жив и здоров, по-прежнему работает в автоколонне: «Значит, завтра увидимся!»

Подъезжая к своему дому, Алимов почувствовал, что сейчас он что-то услышит о Саше, и не ошибся. Сеня сказал ему, что вчера, к вечеру, приезжал знакомый шофёр — отец той беленькой девочки, спрашивал Алимова, нервничал и, уезжая, сказал, что приедет сегодня, к концу работы, что ему обязательно нужно видеть Алимова.

Сергей Алимович переоделся, Сеня напоил его чаем и они пошли в блок. До перерыва Алимов работал, а после уже не смог, ему казалось, что к вагончику подрулил на своем МАЗе Василий Петрович и, не найдя его дома, уехал.

— Сеня, я пойду? — спросил Алимов и, усмехаясь, подумал, что таким точно голосом спрашивает Сеню Верка: «Сеня, я схожу за бутылкой?»

Кузькин и Святкин покосились на Алимова, выключившего отбойный молоток и снявшего рукавицы. Святкин пробурчал:

— Нет такого закона! Каждый день…

— Да молчи ты, — одернул товарища Кузькин, — человеку, видать, надо.

Дома Алимов, томясь ожиданием, прилег на топчан и, неожиданно для себя, задремал…

Он вскочил, протирая глаза: рядом стоял Василий Петрович и теребил его за рукав рубашки.

— Простите, садитесь, пожалуйста, я сейчас соберу поесть.

— Некогда сидеть! Саша просила, чтоб я тебя привез, она у меня капризница, — желая сгладить откровенный смысл вырвавшихся слов, сказал старый шофёр.

— Саша дома? Я звонил, звонил.

— В больнице она.

— Ничего, ничего — сказал Алимов побелевшими губами, — ничего!

— Поехали! — Василий Петрович махнул рукой.

Они вышли на дорогу и сели в машину.

— Ты босой, — сказал Василий Петрович Алимову, — иди обуйся.

Алимов пошёл, надел туфли.

— Поехали?

— Ничего! Ничего! — ответил Алимов. Всю дорогу они молчали, Алимов боялся расспрашивать: слово «больница» парализовало его.

Начались пригороды, потянулся огороженный забором сад. В саду белое здание с чёрными впадинами окон — больница. Машина остановилась. Они спрыгнули на пыльную дорогу. Василий Петрович вытер большим грязным платком вспотевшее лицо и крадучись вошёл в больничный двор. Алимов шел позади и думал, как странно идёт Василий Петрович, будто боится кого-то разбудить. Они почти пересекли двор, когда наперерез им побежала девочка в вылинявшем халате и белой косынке. Они не обратили на неё никакого внимания, но девочка догнала их, идущих к парадному входу, и повисла у Алимова на руке.

— Я увидела тебя! Увидела в окно!

— Саша! — крикнул Алимов, крикнул так громко, что все бывшие в эту пору во дворе вздрогнули и оглянулись. — Саша! — повторил он так же громко. — Саша!

Огромные чёрные глаза Саши были рядом, в них прыгали озорные искорки. Её ярко-красные губы были полу-открыты, щёки пылали, волосы выбились из-под косынки, легкие горячие пальцы сжали его руку — живая, желанная, нежная Саша! Он обнял её за плечи, крепко прижал к себе и на виду у всех любопытных поцеловал в полураскрытые губы.

— Кто разрешил тебе встать с постели? Ах, Саша, Саша! — недовольно и смущенно бормотал старый шофёр.

— Ты видел, папка видел? И радуйся! А ты говорил, что он забыл, видел? Говорил, что я ошиблась, видел? Видел, как он меня любит? Правда? — спросила она у Алимова.

— Да Саша, да!

— Что да? — лукаво спросила Саша.

— Ах, Саша, будет, весь двор слушает, — сказал Василий Петрович.

— И пусть, пусть, ты, папка, всегда всё испортишь, — рассердилась Саша, — я же его столько ждала!

— Не сердись. Я люблю тебя, — сказал громко Алимов и засмеялся. — Люблю!

— Ну, не кричи так. — Саша смущённо приложила палец к его губам. — Не кричи!

Подбежала палатная сестра.

— Больная, сейчас же в палату! Кто вам разрешил встать! У вас температура!

— Никто. Я сама. Увидела их из окон и побежала! Я себя прекрасно чувствую.

— Прекрасно. Сейчас же в постель! Нынче с шести и до семи вечера у нас приём посетителей, — обратилась она к Алимову и Василию Петровичу.

Саша послушно оставила Алимова, обняла и поцеловала в щёку отца.

— Да ты, как огонь, — испугался Василий Петрович.

— Ты, папка, всегда выдумываешь, мы — шофёры! — и покачнулась. Алимов подхватил её на руки.

— Я отнесу её, она не дойдёт, — сказал он испуганно медсестре. Сестра кивнула. Алимов понёс Сашу к белому больничному зданию.

Василий Петрович остался стоять, а потом с пустыми руками, повисшими без дела, крупным шагом пошёл следом за ним. Он сам бы с радостью донёс дочь до кровати, но с этой минуты чужой для него человек получил на Сашу все права, а он должен был отступить.

Алимов миновал двор и, провожаемый любопытными взглядами нянечек, медицинских сестёр, выздоравливающих, вошёл в больничный коридор.

— Сюда! — показала медсестра. Они остановились у двери палаты.

— Теперь всё. Теперь Саша пойдёт сама, — сказала сестра, — вам в палату нельзя!

Алимов поставил Сашу на ноги и ещё раз поцеловал в губы, тихо и нежно. Сестра видела их прощание, ничего не сказав, отвернулась.

— Отдохни, — сказал Алимов, — через час мы придём с отцом.

— Я должна тебя видеть каждый день, а здесь посетителей пускают только два раза в неделю.

— Ерунда! — сказал Алимов. — Мы будем видеться каждый день.

— Саша, — строго сказала медсестра, открывая дверь в палату, — довольно, иди! И вы идите, — обратилась она к Алимову. — Через час встретитесь.

Алимов сделал несколько шагов, как дверь палаты отворилась и Саша тихо окликнула его:

— Сережа!

В два прыжка Алимов оказался рядом с Сашей.

— Тсс! А то сестра услышит, — она приложила палец к губам, — знаешь, если бы ты сейчас не приехал, я бы сама к тебе явилась. Папке Сеня Лысцов всё рассказал, всё, понимаешь? Даже, если бы была температура сорок, всё равно села бы на попутку и — к тебе!

— Саша! — возмутилась вернувшаяся медсестра. — И вы хороши, — набросилась она на Алимова, — ей лежать надо!

Оля, Олежка и тётя Катя жили в вагоне, в комнате Сергея Алимовича. Алимов и Слава временно поселились в рабочем общежитии. Оля устроилась работать лаборанткой в лабораторию строительства. И теперь тётя Катя целыми днями одна воевала с Олежкой.