Олег Суворов - Любовь Сутенера

Потом положение переменилось — теперь уже парень целовался с Катюхой, просунув при этом свободную руку между раздвинутых бедер брюнетки, которая покрывала быстрыми, легкими поцелуями его грудь и живот.

Все трое тяжело дышали и старались максимально сблизить разгоряченные тела. Наконец наступил решающий момент, и парень занялся обеими своими дамами одновременно. Они опустились на четвереньки, упираясь локтями в кафельный пол и высоко подняв ягодицы, а парень встал позади них. Сначала он вошел в брюнетку, и она тут же застонала, словно почувствовав его упругую мужскую силу. Одной рукой он придерживал ее за талию, а пальцами другой руки возбуждал Катюху, одновременно с этим производя могучие колебательные движения.

Затем он сделал резкое движение, и положение переменилось. То, что в этом бассейне вытворяла моя Катюха, она никогда со мной не делала. Как же она стонала и извивалась, когда ее партнер поочередно входил в нее то спереди, то сзади. А с каким сладострастным упоением облизывала его гигантский член, как смачно дрочила его перед собой, забрызгивая свое улыбающееся лицо бурными потоками спермы!

Наблюдая за этим действом, я буквально скрипел зубами, испытывая самую адскую ревность! Меня всегда очень возбуждала порнография — порой даже больше, чем натура, — однако видеть своими глазами то, чем занималась твоя женщина до тебя, оказалось поистине дьявольским испытанием. Наконец, когда мне окончательно стало невмоготу, я выключил телевизор и, заранее раздевшись догола, решительно направился в спальню.

Катюха уже спала, но я силой растолкал ее, после чего, невзирая на жалобные просьбы: «Я спать хочу», «Давай лучше завтра», «Ну отстань от меня, ну, пожалуйста», — долго и жестоко насиловал, как это пишется в милицейских протоколах: «в обычной и извращенной форме».

— Да что это с тобой такое? — окончательно проснувшись, удивилась она, когда я, наконец, успокоился — сначала основательно забрызгав собственной спермой, а потом вытерев ее мокрой губкой. — И почему так грубо?

Я промолчал, поскольку в тот момент и сам не мог ей этого объяснить. Пожалуй, именно в этот день коварная змея ревности заползла и надолго поселилась в моем сердце…

На этой неделе не произошло ничего выдающегося, за исключением трех анекдотов, случившихся с моими знакомыми персонажами. Первый анекдот касался Семена Исааковича Вайнера, который получил на реализацию партию африканских ритуальных масок, имевших один хитроумный секрет. Эти маски были сделаны из специальной резины и напичканы электроникой, благодаря чему периодически могли менять выражение лиц и глаз. Я даже не представляю себе, кому можно было делать подобные подарки — врагу или другу! Ведь если человека заранее не предупредить, то недолго и рехнуться или поверить в мистику, если висящая у тебя на стене маска каждый день будет смотреть в разные стороны, да еще ухмыляться по-иному.

Вайнер с пониманием выслушал мои сомнения, после чего распорядился повесить объявление: «Данные маски продаются только лицам со здоровой нервной системой». А оказался я в его магазине потому, что Семен Исаакович решил организовать в торговом зале эффектную рекламную акцию, для чего ему потребовались две африканские красотки. Он, естественно, обратился ко мне, а уже я, в свою очередь, перезвонил Патрику из Университета дружбы народов. После этого мы вчетвером — я. Патрик и две фигуристые африканки — нагрянули в магазин «Смешные сюрпризы».

Самое забавное, что темнокожий Патрик так понравился Семену Исааковичу, что этот немолодой и отнюдь не сентиментальный еврей отозвал меня в сторону и со вздохом признался в том, что:

— …Глядя на этого юношу, поневоле задумаешься: ах, как было бы славно к своим пятидесяти годам заиметь вот такого наследника — остроумного, ловкого, обаятельного и — непременно! — немного плутоватого.

— Так усыновите Патрика! — в шутку посоветовал я, на что Вайнер укоризненно покачал головой.

— Вы молоды, Сережа, а потому еще не перешли от того возраста, когда высшей ценностью являются женщины, к тому возрасту, когда таковой ценностью становятся дети как единственное спасение от жуткого призрака надвигающегося старческого одиночества. А этот переход случается очень незаметно, смею вас уверить!

— Неужели вы тоже начали бояться старости? — удивился я, тем более что Вайнер, по словам приезжавших к нему девчонок, отличался отменным сексуальным аппетитом.

— А как вы думали? — вздохнул он. — Старость начинается не с болей в сердце, седины или морщин, она начинается с боязни иметь дело с молодостью. Именно поэтому я в свое время отказался стать совладельцем вашей фирмы.

— Кажется, Семен Исаакович, вы всерьез начали комплексовать по поводу своего возраста. Не рановато ли, в пятьдесят-то лет?

— Что делать! Одни люди комплексуют по поводу отсутствия «Мерседеса», другие — по поводу нерешенности вечной проблемы того, имеются ли хоть какие-то формы посмертного существования, — но кто из них более несчастен? Кроме того, все мы чего-то в этой жизни боимся… Любовник боится стать импотентом, творческий человек опасается утраты вдохновения, политик — утраты влияния, и лишь истинный философ ничего не боится, ибо давным-давно сказано: «Суета сует, все суета…»

— Так станьте философом!

— Я пытаюсь, но текучка заедает… Зато я недавно прочел одно прелестное, как нельзя более подходящее стихотворение:

— Надеюсь, вы это не сами сочинили?

— А что — разве плохо?

— Нет, просто тогда придется признать вас поэтом!

Какое-то время мы еще философствовали — до тех пор, пока из подсобки магазина не раздался дикий шум и пьяные выкрики. Семен Исаакович первым устремился туда, а я последовал за ним. Оказалось, что, пока африканские красотки в торговом зале развлекали покупателей ритуальными танцами в пресловутых масках, Патрик тоже времени даром не терял. Плутоватый негр успел основательно надраться в компании одного из грузчиков Вайнера и бывшего социолога Виктора Дарькина, о котором я рассказывал в предыдущем «Сутенере» и который ныне превратился в законченного алкоголика, а потому постоянно слонялся по двору в надежде на халявную выпивку. Кстати, более комического персонажа трудно было бы и придумать!

Ворвавшись в подсобку, Вайнер — впереди, я — сзади, мы застали там следующую сцену.