Олег Суворов - Любовь Сутенера

— Семь с половиной тыщ стоит! С видеокамерой! — гордо выпалила она.

— Неужели это ты ему подарила?

— Нет, он сам себе заработал. Летом в «Ростиксе» два месяца был официантом.

— Ну тогда еще ничего. Запомни главное — если будешь баловать детей в юности, то некому будет побаловать тебя в старости.

— Почему так?

— Потому, подруга, что это — самый знаменитый закон человеческой неблагодарности. Ну ладно, а часы-то хоть сколько стоят?

— О, часы вообще на семьсот баксов потянут!

— На сколько? — изумился я, машинально взглянув на собственные, которые стоили мне около пяти тысяч рублей и которыми я был вполне доволен.

— На семьсот, — повторила Катюха и тут же пояснила: — Это ему богатые одноклассники подарили. Знаешь, в какой он крутой школе учится!

— Ну, если одноклассники, тогда еще ничего, — насмешливо заявил я, — а вот если бы их подарили ребята постарше, то я бы на твоем месте насторожился и категорически запретил принимать такие дорогие подарки…

— Это ты к чему?

Тут я понял, что опять могу ее сильно обидеть, и вовремя сменил тему:

— Ладно, проехали. Наливай дальше, чего сидишь, как неродная?

— У меня есть еще одна проблема, — выпив очередную рюмку текилы и аккуратно вытерев губы тыльной стороной ладони, сообщила моя собутыльница.

— Выкладывай, подруга, я сегодня как никогда щедр на мудрые советы!

— Меня квартирные хозяева выселяют.

— А, это те самые псевдорелигиозные бездельники, которые постоянно тянули с тебя денежки и при этом носились с бредовой идеей — наладить выпуск бумажных храмов, которые бы школьники склеивали на уроках труда?

— Они самые.

— А за что выгоняют?

— Галина, ну хозяйка квартиры, откуда-то узнала, что мы с Федей лютеране.

— Чего? — дико удивился я, никогда не замечавший за Катюхой ни малейших признаков религиозности.

Из ее дальнейшего рассказа выяснилось следующее. Поскольку в молодости, еще у себя в провинции, она была замужем за обрусевшим немцем, то по настоянию его родителей крестилась вместе с сыном в лютеранство и даже получила по этому поводу фирменный сертификат от приехавшего из самой Германии пастора. Кстати, ее славный Федор немало гордился этим сертификатом и даже носил его в школу — повыпендриваться перед православными приятелями. По словам Катюхи, квартирная хозяйка Галина — молодая женщина ее лет, но при этом чрезвычайно набожная — специально ходила к своему батюшке посоветоваться: «Не грех ли давать пристанище иноверцам?» На что сей мудрый священник ответил нечто вроде: «Отроку давать пристанище не грех, ибо мал и неразумен еще, а вот его матушке необходимо дать от ворот поворот. Пусть живет со своими паскудными лютеранами».

Слушать все это было крайне нелепо и забавно, зная прирожденное Катюхино раздолбайство. Лютеранка нашлась, твою мать! Да и квартирная хозяйка, судя по всему, была дура и стерва еще та! Однако самое смешное состояло в том, что немного позже, когда мы уже стали жить вместе, я узнал подлинную подоплеку этой истории с выселением.

Все оказалось гораздо более любопытно: воспользовавшись тем, что Галина уехала на богомолье в какой-то подмосковный монастырь, Катюха напилась с ее мужем Андреем, после чего они, естественно, согрешили. Причем сделали это столь неудачно, что некстати явившийся сын застал самую пикантную сцену — когда его милая матушка «работала по минету» (это ее подлинное выражение!) с «дядей Андреем». И что же придумал сей хитроумный отрок, чьи чувства легко было понять? Дождался возвращения «тети Гали» и рассказал ей про лютеранство, продемонстрировав пресловутый сертификат! Да, с такими задатками ее Федя далеко пойдет — вот только по какой, хотел бы я знать, дорожке!

— Поэтому теперь мне просто негде жить, — закончила Катюха. — Может, посоветуешь, где можно недорого снять комнату хотя бы на первое время?

— Посоветую, отчего же не посоветовать, — задумчиво пробормотал я, прохаживаясь по комнате и задумчиво поглядывая на свою гостью. Раскрасневшаяся и полупьяная, она выглядела чертовски аппетитно…

Катюха молча покуривала и следила за моими перемещениями, терпеливо ожидая решения. Судя по всему, она нисколько не удивилась, когда я наконец-то остановился прямо перед ней и просто сказал:

— Ну что, подруга, раздевайся!

Да, надо признать, что команды «раздевайся» и «ложись» Катюха умела выполнять так же быстро и четко, как и солдаты второго года службы! Не прошло и минуты, как она уже полностью обнажилась и, пока я, чертыхаясь и путаясь в одежде, раздевался сам, успела принять еще рюмку текилы.

Более того, она так умело и здорово приласкала меня своими чудными губами, что мой лучший друг полностью воскрес и окреп, так что этот «вечер трудного дня» закончился совершенным удовлетворением.

Вероятно, именно поэтому, когда мы на следующее утро «повторили пройденное» и вернулись к прерванному разговору, я заявил ей следующее:

— А зачем тебе искать какую-то комнату? Виктория здесь больше не появится, так что живи пока у меня!

— А что потом?

— А потом видно будет!

Начало нашей совместной жизни ознаменовалось весьма забавным эпизодом. Сначала Катюхе позвонили на мобильник из той самой фирмы срочной доставки продуктов питания, где она какое-то время подвизалась в качестве главного специалиста по раскрутке клиентов. По ее словам, глава фирмы попросил выйти на работу в последний раз, поскольку:

— …Без меня им не фартит — ни заказов, ни денег. Сидят скучают.

Возразить на это было нечего — и она уехала работать в ночную смену, а часов в восемь утра вернулась обратно — пьяная, хоть выжми.

— Ну и откуда же ты явилась, такая красивая? — иронично поинтересовался я, дав ей время проспаться до полудня.

— Ох, погоди расспрашивать, — завздыхала Кэт, присев на постели, — сначала дай покурить.

Я протянул ей пачку легкого «Мальборо».

— Ой, нет, я такие не хочу. Будь другом, принеси моих, ментоловых.

— А где они у тебя?

— В кармане куртки.

Я вышел в коридор и аккуратно проверил карманы ее красивой белоснежной курточки с воротником из искусственного меха «под горностая». Помимо сигарет и нескольких смятых купюр мелкого достоинства, там находились довольно симпатичные самозаводящиеся швейцарские часы на черном кожаном ремешке, которые с одинаковым успехом можно было назвать и мужскими, и женскими. Поскольку Катюха на моей памяти никогда часов не носила, я вернулся в спальню и показал их ей:

— А это откуда?

— А ты где это взял?

— В твоей куртке!

— Что? — И взлохмаченная Катюха как подброшенная вскочила на постели. — Ты чего врешь?