Мария Корелли - Вендетта, или История всеми забытого [litres]

– Чрезвычайно польщен! – с некоторым сарказмом отозвался я. – Я редко получаю столь любезные приглашения! Сожалею, что не могу его принять – по крайней мере, в настоящий момент. Передайте даме мои наилучшие пожелания и сделайте это в наиболее учтивой и галантной форме, дабы усладить ее слух.

Лицо Феррари сделалось удивленным и обескураженным.

– Вы действительно хотите сказать, – произнес он, – что не посетите ее, откажете ей в ее просьбе?

Я улыбнулся.

– Я действительно хочу сказать, дорогой мой синьор Феррари, что, привыкнув всегда поступать по-своему, не делаю исключений для дам, сколь бы восхитительны они ни были. У меня в Неаполе дела, требующие первоочередного пристального внимания. Когда я их закончу, то, возможно, позволю себе ради перемены обстановки немного развеяться, а в настоящий момент я не подхожу для общества прекрасного пола. Как сами видите, я пожилой, тертый жизнью путешественник, грубоватый и непривычный к учтивой лжи. Однако обещаю вам, что для графини я отрепетирую учтивые фразы и изысканные поклоны, когда у меня выдастся время нанести ей визит. Тем временем я всецело полагаюсь на вас в деле принесения ей самых вежливых извинений за мое отсутствие.

Удивленное и озадаченное выражение лица Феррари сменилось улыбкой, и он рассмеялся.

– Честное слово! – воскликнул он. – Вы поистине замечательный человек, граф! И чрезвычайно циничный! Я уже почти готов поверить, что вы положительно ненавидите женщин.

– О, никоим образом! Никакой жгучей ненависти, – холодно ответил я, чистя и разрезая спелый персик, венчавший мой завтрак. – Ненависть – сильное чувство, и, чтобы ненавидеть, сначала надо полюбить. Нет-нет, я не считаю женщин достойными ненависти, я просто к ним равнодушен. Мне они представляются одной из нош, обременяющих жизнь мужчины: изысканные, со вкусом украшенные, с виду нетяжелые, но на самом деле ужасно тяжкие и разрушающие душу.

– И все-таки многие с радостью принимают на себя подобное бремя! – с улыбкой перебил меня Феррари.

Я пристально на него посмотрел.

– Мужчины редко владеют искусством держать в узде свои чувства, – ответил я. – Они спешат воспользоваться всяким доступным им удовольствием. Влекомые диким животным инстинктом, который называют любовью, они бросаются на женскую красоту, как школьник на спелые фрукты. А когда ею овладевают, чего она стоит? Вот вам пример. – Я взял косточку персика, который только что съел. – Плод съеден, и что остается? Косточка с горькой сердцевиной.

Феррари пожал плечами.

– Не могу с вами согласиться, граф, – произнес он, – но и спорить не стану. По-своему вы, возможно, правы, но, когда человек молод и жизнь простирается перед ним, словно ярмарка наслаждений, любовь и улыбка женщины – это как падающий на цветы свет солнца! Вы наверняка испытали это, несмотря на все ваши слова. Скорее всего, было время, когда и вы любили!

– О, конечно, у меня были симпатии! – ответил я с равнодушным смешком. – Женщина, которую я страстно желал, оказалась святой, я был ее недостоин – по крайней мере, так мне говорили. В любом случае я столь уверился в ее добродетельности и собственной никчемности, что… расстался с ней.

Его лицо выразило удивление.

– Определенно странная причина для прекращения отношений, вы не находите?

– Очень странная и очень необычная, но для меня вполне приемлемая. Прошу вас, давайте поговорим о чем-нибудь более интересном, например о ваших картинах. Когда мне можно на них взглянуть?

– Когда угодно, – с готовностью ответил он, – хотя, боюсь, они едва ли стоят вашего визита. В последнее время я не очень много работал. И всерьез сомневаюсь, что у меня найдется что-то заслуживающее вашего внимания.

– Вы недооцениваете свои способности, – с напускной учтивостью возразил я. – Позвольте мне зайти к вам в мастерскую сегодня днем. У меня будет свободное время между тремя и четырьмя часами, если это вас устраивает.

– Совершенно устраивает, – ответил он с благодарным выражением. – Однако боюсь, что вы будете разочарованы. Уверяю вас, что я посредственный художник.

Я улыбнулся. Я прекрасно это знал, но не ответил на это его замечание, а сказал:

– Насчет драгоценных камней для графини Романи… не угодно ли вам на них взглянуть?

– И вправду стоило бы, – ответил он. – Полагаю, они в своем роде уникальны?

– Думаю, да, – ответил я, подошел к стоявшему в углу секретеру и достал из него массивную резную дубовую шкатулку квадратной формы, которую мне сделали в Палермо.

В ней лежало ожерелье с крупными рубинами и бриллиантами, браслеты, заколки для волос, а также кольцо с сапфиром, крест с прекрасными розовыми бриллиантами и жемчужный кулон, который я самым первым нашел в склепе. Все драгоценности, за исключением кулона, были заново вставлены в оправы искусным ювелиром в Палермо, работавшим под моим наблюдением. Феррари с удивленными и восхищенными возгласами по очереди взял в руки сверкающие игрушки, оценивая размер и чистоту драгоценных камней.

– Это так, пустяки, – беспечно произнес я. – Но они могут понравиться женщине. А еще они обладают определенной стоимостью. Вы окажете мне неоценимую услугу, если согласитесь преподнести их графине Романи от моего имени и уговорите ее принять их как вестников моего будущего визита. Уверен, вы знаете, как уговорить ее принять то, что, безусловно, принадлежало бы ей, останься ее муж жив. Они и вправду ее, и ей не следует отказываться от того, что ей принадлежит.

Феррари замялся и посмотрел на меня испытующим взглядом.

– Вы… действительно нанесете ей визит? Надеюсь, она может полагаться на твердость ваших намерений?

Я улыбнулся.

– Похоже, вы из-за этого очень переживаете. Можно спросить почему?

– Думаю, – тотчас ответил он, – что графиня окажется в весьма неловком положении, если вы не дадите ей возможности отблагодарить вас за столь щедрый и великолепный подарок. И пока она не убедится, что сможет это сделать, уверен, она его не примет.

– Можете не волноваться, – ответил я. – Она отблагодарит меня от всего сердца. Даю вам слово, что в течение нескольких дней я нанесу этой даме визит. Помнится, вы говорили, что представите меня ей, и я принимаю ваше предложение!

Феррари, казалось, пришел в восторг и, схватив мою руку, дружески ее пожал.

– В таком случае я с радостью доставлю ей драгоценности! – воскликнул он. – И позволю себе заметить, граф, что обыщи вы весь белый свет, то не нашли бы другой красавицы, на которой они засверкали бы ярче, чем на ней. Уверяю вас, что ее красота – самая изысканная и утонченная!

– Не сомневаюсь! – сухо ответил я. – Полагаюсь в этом на ваше слово. Не мне судить о красоте лица или фигуры. А теперь, мой дорогой друг, не сочтите за грубость, если я попрошу вас оставить меня одного. Между тремя и четырьмя часами я зайду к вам в мастерскую.