Оливия Лэнг - Crudo

По дороге домой Кэти переходит через несколько улиц, ждет, если машина близко, бежит, если еще вдалеке. На полпути до дома, к ее удивлению, автомобиль, вместо того чтобы притормозить и пропустить ее, наоборот, газует. Она бежит, он едет прямо на нее. На секунду они встречаются глазами. Белый мужчина, за пятьдесят, в очках. Совсем охренел, кричит она. Прохожий что-то кричит ей, но она не сразу понимает, что он советовал записать номера, уже слишком поздно. Муж стоит возле дома, но ему не интересна ее история, он не проявляет ни беспокойства, ни озабоченности. Она собиралась держаться невозмутимо, но, раз он и бровью не ведет, она начинает сгущать краски, и обмен становится неприятным для обеих сторон. Пока, моя горе-любовь, говорит он ей, уходя прочь. Она подозревает, что он начинает глохнуть, но нет, он на все сто уверен, что просто не слышит ее через стену / из-за шума воды / сушилки / стиральной машины, да к тому же разве она не знает, что говорит тихо и быстро. Что, переспрашивает она, закрыв уши руками. Не слышу, что ты сказал?

Она забыла очки для плавания, ей пришлось держать голову над водой, и теперь у нее болит шея. Причина и следствие, очень просто. Людям сказали, что Брексит – это хорошо, вот они и проголосовали за Брексит, и теперь всех граждан Европейского союза вышлют домой, как гласил просочившийся в сеть документ. Судя по всему, следующим премьером будет Джейкоб Рис-Могг, он выступил в программе «Доброе утро, Британия», где добродушно сообщил, что аборты, по его мнению, должны быть незаконными даже в случае изнасилования и что он хотел бы запретить однополые браки. Кэти всё ненавидела, у нее болела голова даже после двух чашек кофе, она не могла выносить мысли о мужчинах, которые с улыбкой на лице устанавливают свои правила для женских тел, с улыбкой на лице депортируют иммигрантов, с улыбкой на лице говорят добродушную ложь на дневном телевидении, какая же это пошлость, это бесконечное зло вежливых правых. У нее болела спина, болел позвоночник. В выходные она собиралась на вечеринку с людьми, которые в открытую восхищаются Энохом Пауэллом, в выходные она собиралась на вечеринку с людьми, которые, обсуждая беженцев, добравшихся до Греции, говорили: какая глупость, надо было просто разбомбить корабли. Вот так она и поняла, что Трамп выиграет, вот так она и поняла, что страна проголосует за выход. Ее голова раскалывалась, она легла, встала, бурно проблевалась и неожиданно погрузилась в мягкий сон.

Ее головные боли длились днями. Ей казалось, будто левая половина тела отделилась от правой, может, у нее инсульт, может, у нее в мозгу назрела опухоль. О болезнях она знала, что они по большей части держатся ниже ватерлинии, ты не осознаешь масштабов бедствия до тех пор, пока не станет слишком поздно. Внутри ее таза – месиво из шрамов, по ее лимфотоку могло расползаться что угодно, накапливаться, срастаться, уперто вести свой злокачественный труд. Тем не менее она поехала в Лондон, пошатываясь и чувствуя тошноту. Она не смогла найти солнечные очки, ей пришлось лицезреть мир незащищенными глазами. Оранжевые носки спасали ситуацию, благодаря им она чувствовала себя в безопасности. На Кингс-Кросс она пересела на линию Метрополитан в сторону Барбикана, тьма сменилась светом, дождь рассеялся, она прошла по подземному переходу к кинотеатру.

Она встретилась с агентом по недвижимости в джинсовой рубашке и дорогих парусиновых туфлях, с темными небрежно растрепанными волосами. Я не то чтобы в самом деле риэлтор, сказал он, я изучал географию. Пять человек из нашей компании учились в Институте искусства Курто. Я настоящий фанат Барбикана. Кэти тоже настоящий фанат Барбикана. Она обожала это здание. Словно будущее и прошлое сплелись воедино. Едва ли она могла позволить себе здесь квартиру, но она знала, что должна ею завладеть. Квартира располагалась на третьем этаже, они поднялись на лифте, никакой мо́чи, всюду бетон и стиль, никакого глянца или упадка, просто как есть, приветливо и бесстрастно. Квартира была великолепная, сущий восторг. Одна комната с огромным окном, выходящим на бетонный балкон, заставленный растениями. Под домом школа, и дети, вернувшись после каникул пару дней назад, носятся по кругу и визжат. Кэти это не смущает, как и баскетбольные площадки и кольца, ей подуше плотная мозаика жизней, протекающих у всех на виду. В углу скромно ютилась кровать, очень хорошая, а кухню, судя по всему, не трогали с того дня, как отсюда ушли рабочие. Тип F2A, гласил буклет риэлтора, с оригинальной кухней «Брук Марин» для яхт. Всё в идеальном порядке, с изобилием приятных и полезных мелочей, и всё компактно. Рядом с входной дверью – два шкафчика: в один тебе доставляют почту, в другой ты выкидываешь мусор, который быстро оттуда исчезает. Кэти всегда мечтала жить в таком доме, как на рисунках Хита Робинсона, она безумно его хотела, даже водопроводные краны до невозможности милые, маленькие кроличьи ушки из нержавеющей стали.

Весь оставшийся день она складывала в уме цифры. Они не могли себе позволить эту квартиру, или могли, но только если ничего не случится, например, процентные ставки, или болезнь, или отпуск, перед которым невозможно устоять. В любом случае, ей очень не хотелось портить их счастье, нарушать состояние удовлетворения, топить идеальное судно их нынешнего дома, где они оба проводили практически каждую ночь. Не странно ли так скоро разлучаться? Кэти всегда говорила, что хочет свой дом, но вообще-то у нее была мания, неистребимая потребность жить на два места, она ничего не могла поделать, так она устроена. Ее, перелетную птицу, тянуло переезжать между городами, таща за собой сумку на колесиках, всё время забывая какую-нибудь важную вещь: зарядник, куртку, зонтик, шарф.

По пути домой она выпила чаю с Чарли в Британской библиотеке. Буквально за секунду до того, как он пришел на место встречи – о Боже, я опоздал на 127 секунд, – легкий порыв ветра унес буклет риэлтора через всю площадь. Случайный прохожий ловко зажал его коленями. Я застал всю драму, сказал Чарли, и поцеловал ее в щеку, окутав облаком пачули. Чарли носил очень эксклюзивный парфюм, сделанный монахинями. Он, ее муж и Джозеф пахли лучше всех знакомых ей мужчин, никто не мог с ними тягаться. Еще у Чарли был завидный зонт, оранжевый, с бамбуковой ручкой. Когда она наконец добралась до дома спустя несколько часов, то обнаружила, что у ее мужа есть такой же зонт, только черный, притаившийся в подставке для зонтиков в холле. На ее телефон, на который никто никогда не звонил, позвонили уже сотню раз. Меркурий, должно быть, ускорился, подумала она, люди, с которым она не общалась месяцами, вдруг разом захотели выйти на контакт. Так ты теперь замужняя? – спросила Лили. Ну, хозяюшка, сказал Стюарт. Она всем рассказывала о квартире. Лили хотела купить сыну кеды на день рождения, ему нравились «Вэнс», она обещала добыть редкую пару в большом магазине на Довер-стрит. Ее накрыл один из эпизодических всплесков любви, когда она вдруг чувствовала себя пропитанной ею насквозь, на нейронном и духовном уровне, когда синапсы в ее мозгу насыщало ровно нужное количество информации и ни капли лишнего. Кэти осенью, Кэти на полпути, Кэти, которая пришла домой, Кэти, у которой достаточно всего, чтобы плыть по течению, и которой сейчас нужно решить, как проводить оставшиеся короткие деньки.