Юрий Антропов - Ивановский кряж

Между тем прошло минутное замешательство. Все задвигались. Торпедный Катер, прихватив стальную заплату, поплелся к царге, прикрывая лицо рукавицей. Рано прикрылся, рано — работа еще и не начиналась вовсе. Сначала тебя в пот ударит, прошибет на сто рядов, а после враз обсохнешь, звонкий станешь под каленой брезентухой, как орех под скорлупой.

— Воздуха дайте! — выдернув изо рта противогазную соску, заорал Торпедный Катер.

Кто-то из слесарей, спохватившись, направил на него шланг с холодным воздухом. Но дело у Торпедного Катера все равно не ладилось, он вслепую накладывал заплату, повернув лицо в сторону воздушной струи.

Механик, державший связь с технологами, приглушившими процесс в царге, хмуриться начал, в противогазный шланг подкашливать. Послал к Торпедному Катеру в помощь еще одного слесаря, но работа и теперь не оживилась, они друг за друга норовили укрыться. А время-то шло. И газу в цехе прибавилось — все гуще кучерявился белый тетрахлорид из прогоревшего бока царги, соска уже плохо спасала, запершило в носу, в горле…

«А ну, Николай Саныч, — посмотрел Венька на механика, — гони этих работничков к такой матери!»

Тот обрадовался, с дробным перестуком хватил ключом по куску рельса, на котором выгибали заплату, и те двое готовно откликнулись на сигнал, тотчас бросили заплату и явились.

«Давай, Веня, — кивнул ему механик, — покажи этим лоботрясам…»

Только-только притерпелся Венька к жару и, стоя на коленях, едва лишь успел прихватить край заплаты, как у автогена вдруг сбило пламя. Струя газа чихнула и пусто, шепеляво засвистела.

«А, черт возьми! — стрельнул глазами Венька. — Вы уснули там, что ли!»

Торпедный Катер суетливо чиркнул спичкой. Желтоватый огонек с оранжевыми краями, занимавшийся обычно сиреневатым острым кинжальчиком, стоило коснуться пальцами вентиля, чадно раздулся и с шипом снова погас: в баллоне не было кислорода.

Перекатываясь боком, Венька на минуту уткнулся лицом в рифленый железный пол галерки, привыкая теперь к прохладному воздуху цеха.

— Тетеря ты старая, Николай Саныч, — выплюнул он соску. — Пустой баллон в такой момент — это же надо!

Механик смолчал, Веньке сошла бы с рук любая выходка, потому что каждый прекрасно знал: лезть обратно в пекло сейчас во сто крат тяжелее, хотя работы с заплатой осталось всего ничего.

— Давай пока хомутки поставим, Веня?

— Хомутки-хомутки… Их же сначала сделать надо.

Венька сам побежал в слесарку. Обогнул пару полос по диаметру царги, пробил на концах отверстия под болты — и снова соску в рот и прыжками наверх. А когда влетел на площадку, показалось ему, что без него тут что-то стряслось, народу лишнего вроде как больше стало, хотя газу уже было столько, что в таком сплошном молоке не сразу поймешь, то ли человек это маячит, то ли пустой баллон.

Только и разобрал двоих — начальника цеха и секретаря партбюро. Прошмыгнули мимо него. И пока Венька подлаживал к царге хомуток, внизу врубили аварийный отсос.

Загудело с тяжелым накатом. Ох и нудный же, истошный это звук… Душа болеть от него начинала. Хоть зажимай уши ладонями!

Зато сразу потянулись книзу тонко слоистые полосы газа. Ожил белый туман, опадать начал. И глаза щипать перестало, а у отсосных колодцев мрачновато проступили бока хлораторов, будто что-то таинственное.

«Правда что, — хмыкнул Венька, машинально орудуя руками, — берендеево царство, оно самое и есть».

Это как-то однажды, года два назад, привел он в цех свою Зинаиду. Вдруг нашла на него блажь: показать ей свою работу. Привел, оставил среди цеха, а сам с бригадой к царгам поднялся. Постояла она, постояла, повертелась из стороны в сторону как на горячем и убежала, заперхавшись, и трех минут не вытерпела. А после работы, чего раньше с ней не бывало, встретила его у проходной, да еще и с билетами в кино.

Угадали они тогда на сущую муру про царство какого-то Берендея. Прикусив себе язык, чтобы не испортить Зинаиде настроение — ну, мол, и выбрала культмероприятие, лучше-то не могла ничего придумать, хотя бы раз в жизни сводила мужа в ресторан, — Венька продремал полтора часа и только и помнит, что много было в фильме тумана. А Зинаида, прижавшись к его локтю, была радым-радешенька и даже посмеялась: «Надо бы платить этому Берендею за вредность, как в вашем цехе».

По правде сказать, он побоялся, что она, чего доброго, станет звать и его этим несуразным именем, но, слава бога, ума у нее не хватило.

Мысленно улыбаясь от этих воспоминаний, Венька заводил второй хомуток. Струйка тетрахлорида с шипением била ему в лицо, он прижимал подбородок к груди, заслоняя глаза козырьком кепки, и толком не видел, чьи руки вдруг подхватили хомуток с другой стороны царги.

По стуку ключей, затягивавших шайбы на хомутке, Венька тут же определил: слесарь был не из их бригады. Этот четко разгонистый до полного затем спада ритм, обрывающийся каким-то нутряным скрипом резьбы, когда уже крепче, не говоря про скорость, нельзя закрутить шайбу, он запомнил еще с тех пор, когда работал в инструментальном цехе вместе с Ивлевым.

Удивленный донельзя, Венька вынырнул из-за царги и увидел противогазную маску, в которой никто у них в цехе не ходил — не считая, конечно, по-настоящему аварийных дней. За стеклами очков посверкивали глаза Ивлева.

«Ах ты чучело гороховое! — зло уставился на него Венька. — Тебя кто сюда звал?!»

Однако, как только хомутики сели на царгу и Венька увидел, что Ивлев совсем запарился под маской, он требовательно дернул его за рукав, увлекая за собой. Уже у дверей слесарки, где текучая молочность воздуха сменилась обычной его сизоватостью, Венька сам рывком сорвал с него противогазную маску.

Ивлев молча разглядывал свои руки, на которых будто сроду не бывало волос — от пальцев до запястья они глянцевато лоснились, как восковые. Когда и сожгло их тетрахлоридом, не успел заметить.

— Мало еще… — ехидно усмехнулся Венька. — Тебя бы всего целиком опалить надо, чтобы не совался куда не следует!

— Следует, не следует… — поморщился Ивлев. — Чудак ты!

— Ты на кой черт сюда приперся? Все неймется, продолжаешь гастролировать? — напустился на него Венька, теряя последнее терпение.

— Да брось ты… С этого дня я буду вашим сменным механиком вместо Николая Саныча.

— Чего-чего?.. Ты в своем уме?

— А что? Старику же трудно. Его там закачало сегодня… А приказ на меня еще вчера был. Так что все по уму. А ты, Вениамин, давай кончай свою политику.

Венька даже вдох задержал. Не ослышался ли он? Эти жесткие нотки в голосе Ивлева были ему в диковинку. Даже в армии краснел Саня, когда надо было командовать отделением. А уж там-то чего стесняться, когда перед тобой десяток бритоголовых ребят, которые еще не отучились вытирать нос пальцем?