Роки Каллен - До последнего вздоха

Но ты могла настичь меня, когда я была не готова, когда меня уже не держали ноги, когда у меня не хватало воздуха в легких, чтобы кричать, сил, чтобы отбиваться, энергии, чтобы притворяться. Ты брала меня на руки и уносила далеко-далеко. Ты покусывала кончики моих пальцев, маячила у границ поля зрения, как призрак, у которого остались незавершенные дела. Я была твоим незавершенным делом. Со мной ты не победила, а проигрывать ты не любила.

Именно поэтому я придумывала миры, чтобы уноситься вдаль, мечтать, фантазировать, воображать и какое-то время верить в то, что это реальность. Это помогало мне собраться с силами, чтобы встретиться с тобой и победить.

Когда я начала писать эссе для приемной комиссии Колумбийского университета, я выдала все наши секреты, потому что на бумаге ты не могла меня сломать.

Отец,

я вбежала по ступеням крыльца и пролетела сквозь дверной проем. Открывшаяся возможность опьянила меня. Мне хотелось взбежать по лестнице в свою комнату и делать бумажных ангелов из распечаток с информацией о Колумбии, которые я сделала в школе за день до этого. Я уже подходила к лестнице, когда услышала твой голос, доносящийся из гостиной:

– Элли.

– Да, отец?

Прошуоставьменявпокоепрошуоставьменявпокое.

– Иди сюда.

Я вошла в гостиную уже без улыбки на лице. Я тут же почувствовала себя маленькой. Я сразу же испытала страх. В этот же миг мне захотелось бежать.

Я стояла молча.

Ты сидел, держа в руках стопку бумаг. Ты откинулся на спинку кресла.

– Разве в этом доме у нас есть секреты друг от друга, Элли?

– Н-нет, – потрясла я головой. «Нет секретов».

Ты перевернул стопку бумаг, и я увидела здание с колоннами и схему территории Колумбийского университета. Ты побывал в моей комнате.

– Тогда что это такое?

– Просто информация об университете.

– Этот университет находится далеко отсюда.

– Я… я знаю. Просто я увидела листовку. Там хорошая программа, и я решила сохранить информацию. Я… я не собираюсь туда поступать.

Это была ложь.

– То есть ты распечатала около пятидесяти страниц просто ради забавы? – Ты начал вставать. – Ты держишь меня за идиота?

Крышка зажигалки открывается и закрывается.

– Нет, я просто распечатала информацию. – Он кивнул, делая вид, что верит мне. – Это хорошо. Потому что ты никуда не уедешь из этого дома. Элли, твое место здесь, вместе со мной и с мамой.

– Я это знаю.

– Хорошо.

Ты взял зажигалку и сжег листы бумаги. Я развернулась и пошла наверх.

Август,

тем же вечером отец сказал мне, что, если я нарушу обещания и попытаюсь уехать, маме будет очень одиноко.

– Что же только будет с ней? – сказал он.

Щелк, зажигалка открылась, щелк, закрылась Взгляд устремлен за окно. Угроза.

Я кивнула. Меня словно высушили досуха, выжали весь энтузиазм. И все мечты.

На следующий день после уроков я сорвала листовку с дверцы шкафчика и направилась к урне, чтобы выбросить ее. Я так устала чего-то хотеть и не хотеть, устала от американских горок своего эмоционального состояния, устала от того, что все казалось далеким и недоступным.

Возможно, пора было перестать пытаться, как сделала мама.

Меня трясло, но я все-таки ее выбросила. Должно быть, а я еще долго стояла около урны, после того как прозвенел звонок. Когда я подняла голову, коридоры были пусты, и только ты стоял и смотрел на меня своими глазами-блюдечками. В них не было осуждения. Я опустила руку, вдруг ощутив стыд.

Такие девочки, как я, не должны мечтать о чем-то большом. Они все равно остаются в своих домах, переполненных тайнами, и там же умирают.

Я отвернулась и направилась к выходу. Всю ночь я вела бой со своими мыслями, с переменным успехом боролась с идеей поехать в Нью-Йорк, в Колумбию, где ждут аудитории, профессора и красивые двери из мореного дуба. Университет, казалось, находился на расстоянии сотен световых лет от моего таунхауса на Сансет-стрит.

На следующий день я исступленно волочила ноги к своему шкафчику. Я с трудом заметила, как оттуда выпал сложенный вдвое листок. Он упал на пол, приземлившись на мысок моего кеда. Сузив глаза, я нагнулась, подобрала его и развернула. Глянцевая бумага. В моих руках оказалась мечта. В правом нижнем углу знакомым почерком было написано: «Крайний срок для подачи документов – через три месяца. Помни, для нас открыты все двери».

Ты не подписался. Но я знала, чьих это рук дело. Твой почерк остался таким же, как в четвертом классе, что было особенно удивительно, потому что нарисованные тобой работы были достойны лучших галерей. Я осмотрелась, но не увидела тебя в коридоре. В спешке я стала искать в шкафчике скотч. Я затаила свое лихорадочное дыхание. Когда я его отыскала, я закусила губу и оторвала кусочек ленты. Как и раньше, листовка идеально смотрелась на дверце шкафчика. Да, она прекрасно туда вписывалась. Я снова провела пальцами по буквам и улыбнулась.

Я снова распечатала листы с информацией в школьной библиотеке. Я спрятала их в шкафу.

Мама,

ты возвращалась с работы все позже и позже. Отец устроился на работу на лесопилку и теперь тоже работал допоздна. Но все равно были вечера, когда ты приходила после него. Не знаю, зачем ты так рисковала, ведь от этого отец бил тебя еще сильнее. Он злился от того, что тебе приходилось так много работать. Я не обращала внимания, как ты тихо стонала от боли или включала душ поздно ночью, чтобы было не слышно, как ты плачешь.

Я вела себя так не потому, что мне было все равно, а потому, что ты сделала свой выбор. Я отказывалась делать такой же. Я абстрагировалась от этого мира с помощью слов. Писала эссе для мисс Хупер. Писала, переписывала и выбрасывала эссе для Колумбии. Я продолжала писать про сломанные вещи, тайны, грустные события, но строчки не складывались в историю. Это было не то, о чем мне хотелось рассказать.

Я писала в темноте, пока ты дрожала в душе.

Я ходила на цыпочках по собственному дому и получала ремня всякий раз, когда отец выпивал слишком много виски и не находил причин не прибегать к насилию. Но мои синяки проходили.

Чернила же останутся на бумаге.

Я писала даже тогда, когда натягивала на уши подушку, чтобы не слышать твоего плача.

Я растворялась в строчках и жила в них, и так я могла притворяться, что Сансет-стрит вовсе не существует.

Август,

– Я сказал им!

Ты бежал ко мне, когда я сидела на островке зеленой травы за школой. Тут никого не было, и я наслаждалась жарой и тишиной. Я подняла руку, чтобы солнце не светило в глаза, и увидела тебя, улыбающегося и восторженного. Каким образом в мире находится достаточно места, чтобы вместить эти огромные глаза и улыбку? Я не могла не улыбнуться в ответ, хотя и не понимала, о чем ты говоришь.