Эра Ершова - В глубине души

Случай не заставил себя долго ждать.

В начале третьего курса в институте появился молодой доцент совершенно недопустимой для девичьего вуза наружности.

От взгляда его темных глаз по аудитории растекалась такая нега, что ни о какой учебе не могло быть и речи, и все время лекций девочки находились в каком-то чувственном оцепенении.

Доцент Алексей Ильич хорошо понимал силу своей харизмы и пользовался этим беззастенчиво. То там, то сям вспыхивали очаги страсти, и не одна студентка пала жертвой его внимания.

Алексей Ильич был человеком увлекающимся, он вспыхивал мгновенно, как факел, и так же мгновенно угасал, оставляя в глазах покинутой жертвы тоску, мертвую и серую, как пепел.

По этим перегоревшим глазам можно было сразу определить студенток, попавшихся на крючок опытного ловеласа.

К Нане он подступался несколько раз, но, наткнувшись на решительный отказ, сразу отступал. Весело и непринужденно — так, как будто для него это не имело никакого значения. И тут же рядом с Алексеем Ильичом начинала крутиться какая-то другая студентка.

Такая всеядность возмущала целомудренную натуру грузинки и в то же время завораживала.

— Что же это за человек такой, — восклицала она, — что никто устоять не может?

Алексей Ильич не стремился отвечать на подобные вопросы, он попросту шел на поводу у могучего организма, и в принципе женская индивидуальность интересовала его мало, ему все казались хорошенькими. Конечно, ему была заметна Нанина привлекательность, но на борьбу у него попросту не хватало времени, отвлекало бешеное разнообразие женских образов. Он боялся, что молодость вот-вот закончится, и какой-то уголок этого чарующего мира останется неизведанным.

Нане некого было винить, она сама первая сделала шаг в пропасть. Не выдержала испытания безразличием.

Как-то раз, после лекции, она подошла к Алексею Ильичу и тоном строгим, не допускающим никаких фамильярностей, попросила об индивидуальной консультации — поскольку ей не совсем понятны некоторые пассажи из статьи о научном коммунизме.

Алексей Ильич ответил, что как раз пишет диссертацию по этому предмету. И охотно поможет Нане сегодня же вечером.

Он произносил эти строгие слова — про научный коммунизм и диссертацию, а их смысл по пути к сознанию Наны трансформировался в ее голове в какую-то волшебную музыку, и Нана уже подспудно знала, что не сможет противостоять.

Они встретились вечером около метро.

На улице стояла поздняя весна, и весь город был в цветении. Казалось, цветет все: яблони, тополя, дома, люди. В руках у Алексея Ильича тоже были цветы, красные тюльпаны.

Нана не помнила, как оказалась в его квартире. В коридоре они наткнулись на пожилую женщину.

— Привет, мамуль! — крикнул Алексей Ильич и повлек Нану в комнату.

Мама проводила девушку недобрым взглядом и что-то проворчала.

Оказавшись наедине с Алексеем Ильичом, Нана растерялась.

Она хорошо знала, что нужно делать, чтобы не допустить до себя мужчину, но совершенно не понимала, как быть, если это уже случилось. Глупо продолжать быть недоступной, когда на тебе расстегивают кофточку.

Нана пыталась справиться с охватившим ее волнением, пресечь поползновения Алексея Ильича, но его руки были вездесущи, он с такой виртуозной легкостью снимал с нее одежду, что Нана опомниться не успела, как оказалась посреди комнаты совершенно голая.

Она в ужасе обхватила себя руками и стала пятиться в угол, к письменному столу.

Алексей Ильич, не отрывая от нее гипнотического взгляда, быстро скинул с себя рубашку, оголив при этом невероятно рельефный торс, подошел к Нане и, с нежностью взяв ее за руки, произнес:

— Прекрати жеманиться, тебе это не к лицу.

Дальше последовал поцелуй, от которого Нана буквально потеряла сознание.

Нет, она не упала в обморок, она просто перестала осознавать себя.

Все, что с ней проделывал любовник, было непонятно, жутко и восхитительно.

Она буквально сгорала в его руках, без остатка, дотла.

Алексей Ильич был совершенно неутомим, до утра он умирал от восторга, клялся в любви, позволял себе совершенно недопустимые вещи, и Нана, вылетев за рамки дозволенного, кувыркалась в этом немыслимом апофеозе страсти до тех пор, пока Алексей Ильич вдруг не остановился, посмотрел на часы и, совершенно изменившись в лице, воскликнул:

— Малышка, уже седьмой час, сейчас мама проснется, беги скорей домой!

Это выглядело так, как если бы робота отключили от электрической сети. Его взгляд погас, тело обмякло, на лице отобразилась скука и усталость.

Нана обмерла или умерла. Она не поняла, что с ней случилось, но потрясение было такой силы, что хотелось как-нибудь сразу перестать существовать.

Нана вскочила с дивана и стала лихорадочно одеваться. Тем временем Алексей Ильич повернулся на бок, лицом к стене, и дремотным голосом проворчал:

— А что же ты сразу не сказала, что я у тебя первый, я бы по-другому все это обставил… — Последние его слова потонули в молодецком храпе.

Нана выскочила за дверь, чуть не сбила с ног маму и под аккомпанемент ее голоса, который проскрипел: «Эх, девицы, совсем стыд потеряли!» — вылетела на лестничную площадку.

Нане казалось, что все ее тело обожжено, что от стыда пылает каждый сантиметр кожи, что она больше никогда не сможет появляться среди нормальных людей, которые не испытали на себе подобного кошмара.

Домой она добиралась пешком, расстояние было неблизким и вполне можно было доехать на трамвае, но Нана боялась оказаться среди людей, боялась, что к ней кто-то прикоснется в толкучке и она этого не переживет.

Она бежала, не останавливаясь, бежала на неустойчивых каблуках, подворачивая ноги.

Добравшись до общежития, она, дико оглядываясь по сторонам и прячась за уступы стен при малейшем шорохе, поднялась на свой этаж и тихонько приоткрыла дверь в комнату.

Ее соседка Ира Медведева еще спала.

Заслышав стук двери, она приоткрыла глаза, но Нана этого не заметила, она быстро сунула руку под матрац, вытащила дедовский кинжал и, недолго думая, с силой полоснула по вене на запястье.

Кровь брызнула с такой силой, что под ее ногами мгновенно образовалась лужа.

Ира Медведева безмолвно выползла из-под одеяла и, вытаращив глаза так, как будто хотела их вовсе вытолкнуть из орбит, просипела:

— Ты чего делаешь? Дура!

Нана вздрогнула, окинула соседку бешеным взглядом, отчего Ира опять полезла под одеяло, и, перекинув нож из одной руки в другую, резанула по второй вене.

— А… — попыталась крикнуть Ира Медведева, но звука ей издать не удалось, голос пропал.

Нанино лицо покрылось мертвенной бледностью, нож выпал, и она, покачнувшись, рухнула на пол.