Томас Гарди - Взор синих глаз [litres]

Непреодолимый порыв ликования оттого, что она спасла мужчину, которого боготворила, от одной из самых ужасных смертей, потряс впечатлительную девушку до глубины души. Это ликование слилось воедино с вызывающим пренебрежением к долгу перед Стефаном и полнейшим безрассудством в отношении ее клятвы верности. Каждый мускул ее воли был сейчас в полном повиновении ее любви к Найту, воля, как руководящая сила, покинула ее. Желанье оставаться такой пассивной, какой она была сейчас, в его объятиях, стало созревшим плодом, итогом, который блистательно увенчал все годы ее жизни. Возможно, Найт был ей только благодарен и ничуть не любил ее. Не имело значения: она бесконечно больше желала быть даже рабыней того, кто ее превосходил, чем королевой для того, кто стоял ниже нее.

Некие ощущения, подобные этим, хотя они не выделялись в законченные мысли, витали в уме впечатлительной Эльфриды.

Памятуя об их отношениях, для Найта с Эльфридой было невозможно зайти дальше поцелуя, когда они замерли, порывисто обнявшись, на несколько минут под проливным дождем. И все-таки они не поцеловались. Таков уж был характер Найта, что он просто не допускал для себя мысли взять да воспользоваться преимуществом неосторожного и страстного признания в любви, которое она ему сделала, не произнеся при этом ни слова.

Эльфрида опомнилась и стала мягко высвобождаться из его объятий.

Найт с неохотой отпустил ее и затем стал внимательно рассматривать ее от головы до пяток. Она казалась маленькой, как дитя. До него дошло, откуда она взяла веревку.

– Эльфрида, моя Эльфрида! – воскликнул он в благодарном изумлении.

– Я должна немедленно вас покинуть, – сказала она, и ее лицо покраснело вдвое сильнее, выражая эмоции, где радость смешивалась со стыдом. – Следуйте за мной, но держитесь на расстоянии.

– Дождь и ветер пронизывают вас насквозь; холод вас прикончит. Благослови вас Господь за такую преданность! Возьмите мое пальто и укройтесь.

– Нет, я согреюсь во время бега.

На Эльфриде не было абсолютно ничего, что защищало бы ее от непогоды, лишь нижнее белье, или, что называется, женский «костюм».

Выход нашелся с помощью женской смекалки, и она-то и подсказала ей решение. Будучи за скалой в то время, как Найт полулежал на головокружительной высоте, вцепившись в утес в ожидании смерти, она сбросила с себя всю свою одежду и осталась в одном корсете и нижней юбке. Каждая нить напоминанья об этом лежала на земле в виде веревки из полос шерсти, льна и хлопка.

– Я не единожды промокала до нитки, – прибавила она. – Ездя верхом на Пэнси, я вымокала под дождем дюжину раз. До новой встречи, когда мы оба будем одеты и в здравом уме, у камина дома!

Затем она бросилась от него наутек, через пелену проливного дождя, словно заяц или скорее как фазан, который несется прочь со сложенным хвостом, имея намеренье взлететь, но не делая этого. Вскоре Эльфрида скрылась из виду.

Найт чувствовал себя некомфортно, так как вымок и замерз, но, несмотря ни на что, его щеки пылали лихорадочным румянцем. Он полностью одобрял девичью деликатность Эльфриды, выразившуюся в ее отказе ему быть ее сопровождающим, когда она оказалась в одном нижнем белье, и все же чувствовал, что неизбежная разлука с ней, даже на короткие полчаса, самая мучительная для него утрата.

Он собрал связанные узлами и скрученные наподобие веревки остатки ее наряда, кои состояли изо льна, кружев и вышитых фрагментов, и перебросил их через руку. Тут вдруг Найт заметил на земле конверт, мокрый и размякший. Подняв его и пытаясь придать ему первоначальную форму, он выронил из конверта небольшой лист бумаги, что в нем находился, и тот был подхвачен на лету порывом ветра и отлетел от руки Найта. Листок порхнул вправо, порхнул влево, проплыл по воздуху до верхушки скалы и пропорхнул над морем, где его крутануло вверх. Он описал крутую дугу в воздухе и затем приземлился прямо на голову Найту.

Найт проследил путь листка и поймал его. Сделав это, он взглянул на него, чтобы понять, стоил ли он того, чтобы его спасали.

Летучий листок бумаги был уведомлением из банка о получении двухсот фунтов стерлингов, перечисленных на имя мисс Суонкорт, про который непрактичная девушка совсем забыла, сунув его в карман.

Найт сложил его так бережно, насколько это можно было сделать с промокшим листком, положил его в карман и последовал за Эльфридой.

К этому времени Стефан Смит ступил на набережную в Касл-Ботереле и дышал родным воздухом.

Загорелая кожа, более явно обозначившиеся усы и начавшая отрастать борода были главными прибавлениями и заметными изменениями в его внешности.

Несмотря на то что шел дождь, который кое-где едва крапал, он взял маленький саквояж и, оставив остальной багаж в гостинице, стал подниматься на холмы по направлению к Восточному Энделстоу. Располагаясь в одноименной долине, это местечко находилось в большем удалении от моря, чем Западное Энделстоу, и хотя обе деревеньки стояли близко друг к другу, меж ними было мало общего. Восточное Энделстоу – лесистый край, что славился более плодородными землями, гордился также поместьем лорда Люкселлиана и его парком, а в удел Западному Энделстоу отошли все те холодные открытые нагорья, что создавали атмосферу такого запустения в окрестностях побережья, – запустение царило всюду, кроме той маленькой долины, где стоял пасторский домик да поместье Скалы и старый особняк, что принадлежали миссис Суонкорт.

Стефан поднялся почти на вершину хребта, когда хлынуло как из ведра, и, посмотрев по сторонам в поисках убежища от ливня, он устремился вверх по тропинке, что вилась по нижней части крутого склона, ведя прямиком в густые заросли орешника. Тропинка выныривала из них, дойдя до выступа, что находился выше, сразу же за дорожной заставой, а потом пролегала под природным навесом неровной скалы, поросшей кустарниками. Руководствуясь личными мотивами, Стефан решил именно здесь скрываться от грозы, и, повернувшись налево, он принялся изучать взглядом окружающий пейзаж, словно книгу.

Пока он находился на хребте, ему хотелось с высоты птичьего полета взглянуть на долину, где жила Эльфрида.

Но вид, открывавшийся с этой точки обзора, отличался тем, что его нельзя было назвать ни блестящей авансценой, ни даже картиной в приглушенных тонах, кои смягчались бы дальностью расстояния, он представлялся неожиданной ложбиной на землях графства, и такое резкое понижение почвы скрадывалось расстоянием лишь отчасти да постепенно растворялось вдали. Деревья и кустарники, обступившие далекий тракт, казались его зеленым обрамлением, а он сам разом обрывался у гряды скал, кои превосходил высотою один безымянный утес, что отсюда виделся маленьким и незначительным. У своего локтя Стефан видел лист на дереве, что мог свободно заслонить целый холм на местности, что расстилалась далеко внизу; зеленая рощица орешника закрывала собой целое нагорье там, вдалеке, и сам гигантский утес казался небольшим по сравнению со скалой-пигмеем на том крутом склоне, где он находился. Этот пейзаж был знаком Стефану с детства, он видел его уже сотни раз, но никогда прежде не взирал на него с такой нежностью.