Томас Гарди - Взор синих глаз [litres]

Стефан взглянул на темную громаду особняка напротив, на его мрачную многоугольную конструкцию, возносящуюся к небесам, и почувствовал ненависть к этому месту. Он знал мало фактов о новой помолвке, но, повинуясь инстинкту, не мог не связать непостоянство Эльфриды с женитьбой ее отца и тем, что они стали частью лондонского светского общества. Он закрыл железную калитку, что граничила с зарослями кустарника, так же бесшумно, как и открыл ее, и пошел через поросшее высокой травою поле. Здесь он остановился и посмотрел долгим взглядом на старый пасторский домик, единственное жилище, кое он связывал со счастливым и радостным временем первых дней своей любви к Эльфриде. С грустью отвернувшись от покинутого дома, больше не бывшего тем укромным уголком, куда он стремился сердцем и мыслями, пока был на чужбине, Стефан побрел в направлении восточной деревеньки, стремясь добраться до отцовского коттеджа до того, как все его обитатели удалятся на покой.

Самый короткий путь к его дому лежал через парк. Он не торопился. Счастье часто становится причиной спешки, но редко бывает, чтобы отчаяние требовало от человека, чтоб тот карабкался вверх или напрягал мускулы. Порой он останавливался над низко склоненными ветвями деревьев и устремлял бессмысленный взгляд в землю.

Стефан стоял таким образом, едва ли менее опустошенный в душе, чем был пуст его взгляд, как чистый звон прорезал молчаливую атмосферу вокруг него и растаял вдалеке. Звук был звоном колокола, что шел от башни Восточной Энделстоунской церкви, коя стояла в лесистой долине, где не более сорока ярдов отделяло ее от особняка лорда Люкселлиана, и находилась церковь внутри ограды парка. Еще один удар колокола достиг его ушей и придал значение всему звуку, далее последовал медленный колокольный перезвон.

– Кто-то умер, – произнес он вслух.

Отошел в мир иной кто-то из жителей восточного прихода – вот что говорили колокола.

Необычной чертой этого похоронного звона было то, что он начался не так, как это принято по заведенному обычаю в Энделстоу и других окрестных приходах. Колокола обычно оповещали своими переливами о поле и возрасте каждого усопшего. Три раза по три удара колокола оповещали о смерти мужчины; три раза по два удара – о смерти женщины; дважды по три удара – о смерти мальчика; дважды по два – что погибла девочка. Регулярная непрерывность звона говорила о том, что это было скорее его возобновление, чем начало, первую часть коего Стефан не слышал, поскольку находился слишком далеко.

Мгновенное беспокойство, кое он ощутил, вспомнив о родителях, сразу же улетучилось. Он оставил их в добром здравии, и если бы какая-то серьезная хворь свалила одного из них, народная молва достигла бы его ушей раньше, чем он успел бы прийти домой. В то же время, поскольку путь к отцовскому коттеджу пролегал под церковными тисами, он решил заглянуть в колокольню, когда будет проходить мимо, и перемолвиться словечком с Мартином Каннистером, который должен был быть там.

Стефан достиг выступа холма и почувствовал склонность отказаться от этой идеи. Его душевное состояние было таково, что беседа с любым человеком, коему он не мог бы излить душу, стала бы утомительной. В любом случае, прежде чем он успел принять какое-то решение, молодой человек заметил, что среди деревьев сияет яркий свет, лучи которого пронизывают, словно иглы, печальную пышную листву тисов. Свет исходил из центра кладбища.

Стефан машинально пошел вперед.

Никогда не бывало большего контраста между двумя местами схожего назначения, как между этим кладбищем и тем, что относилось к западной деревне. Здесь за травой заботливо ухаживали и в сущности сделали ее частью газона поместного особняка; цветы и кустарники были хаотично посажены и там и сям, в то время как несколько видимых могильных плит были математически точными по своему очерку и гладкости, в дневное время похожие на свежевыбритые подбородки. Там не было никакой стены, и граница между освященной землей и владениями лорда Люкселлиана была отмечена только несколькими квадратными камнями, положенными на равноудаленном расстоянии друг от друга. Среди тех, кто лелеет романтические мысли о последнем месте своего упокоения, вероятно, очень многие избрали бы эту идеальную лужайку, предпочтя ее всем остальным; немногим почудилась бы напряженность в элегантной опрятности этого кладбища, и они вряд ли отдали бы предпочтение вершине заброшенного холма, что находился поблизости, где природа показала себя в самом неопрятном наряде.

Следующим делом он обнаружил, что источник света на кладбище сияет очень низко от земли, и Стефан представил, что свечение может исходить от таинственного светильника из полуразрытой могилы. Но когда он подошел поближе, то увидел, что светильник стоит прямо под стеной церковного флигеля и внутри арочного проема. Теперь он мог слышать голоса, и правда о происходящем начала брезжить в его уме. Идя по направлению к проему, Стефан рассмотрел слева от себя кучу земли, а перед ним был каменный лестничный пролет, с которого и смели всю эту землю в кучу, и ступени вели в церковное подземелье. Это был вход в большой фамильный склеп, который располагался под северным приделом.

Стефан никогда не видел, чтобы склеп был открыт, и, спустившись на один-два шага, он нагнулся, чтобы заглянуть под арку. Склеп явно был полон гробов, кроме открытого пространства в центре, которое по необходимости оставили открытым для входа и доступа к разным сторонам помещения, а вокруг трех стен гробы громоздились, словно каменные ящики, или стояли в нишах.

Место было прекрасно освещено свечами, кои стояли в деревянных держаках, прикрепленных к стене. Стоило спуститься на ступеньку ниже, и живые обитатели склепа стали узнаваемыми. То был его отец, глава каменщиков, его помощник, Мартин Каннистер, и двое-трое молодых и старых рабочих. Ломы и молотки были разбросаны повсюду. Вся компания, сидя кружком на гробах, кои были сдвинуты со своих мест, явно ради некоторого изменения или расширения склепа, ели хлеб и сыр да распивали эль из кружки с двумя ручками, коя ходила по кругу.

– Кто умер? – спросил Стефан, сойдя вниз.

Все глаза обратились ко входу в склеп, когда Стефан заговорил, и старозаветное тайное собрание рассматривало его вопросительно.

– Ба, да это же Стефан! – сказал его отец, поднимаясь со своего места и удерживая в левой руке пустую кружку с пеною эля на дне, а правую протягивая для рукопожатия. – Мать заждалась тебя – думала, ты вернешься домой засветло. Но ты меня подождешь и пойдешь домой со мной вместе? Я уже закончил работу сегодня и собираюсь идти прямиком домой.