Петер Хандке - Женщина-левша [litres]

Она сказала:

– Завести вам музыку?

Издатель тотчас легонько мотнул головой, словно ждал этого вопроса. Они помолчали.

Издатель:

– А что, телефон у вас никогда не звонит?

Она:

– В последние дни нет, не звонит. Зимой вообще очень редко. Быть может, весной опять зазвонит? – После долгой паузы она сказала: – Мне кажется, Стефан заснул. – И добавила: – Если бы вы сию, так сказать, минуту не стали моим работодателем, я не скрыла бы от вас, как хочу спать.

Издатель:

– К тому же бутылка пуста.

Он поднялся, и она проводила его до двери. Он взял пальто и стоял, опустив голову, но тут же выпрямился. Неожиданно она забрала у него из рук пальто, сказала:

– Ах, выпьем еще по рюмке. Я только сейчас почувствовала, что каждая минута одиночества отнимает у нас что-то, чего нам вовек не наверстать. Вы понимаете – это смерть. Извините за неприятное слово. Мне оно, во всяком случае, причиняет боль. Надеюсь, вы не поймете меня превратно. В кухне есть еще бутылка бургундского. Это крепкое вино, после него хорошо спится.

Они стояли у окна в большой комнате и пили красное вино. Занавески не были задернуты; они смотрели в сад, а там шел снег.

Издатель рассказывал:

– Не так давно я расстался с приятельницей, но по такой странной, необычной причине, что мне хотелось бы рассказать вам об этом. Мы ехали ночью в такси. Я обнял ее, мы с ней смотрели в окно в одну сторону. Нам было хорошо. А надо вам сказать, что речь идет об очень молоденькой девушке, едва ли двадцати лет, и я был к ней очень привязан. Машина шла быстро, но я мельком увидел, что по тротуару идет человек. Я его как следует не разглядел: на улице было слишком темно; увидел только, что человек это молодой. И внезапно подумал, что девушка рядом со мной, увидев молодого человека, поймет, с каким стариком сидит в обнимку в такси, и в эту минуту я стану ей гадок! Мысль эта меня глубоко потрясла, я тотчас убрал руку с ее плеч. Я, правда, довез ее до дому и проводил до дверей, но там сказал, что не желаю больше ее видеть. Я закричал, чтобы она убиралась, что она мне надоела, что между нами все кончено, и убежал. Уверен, она и по сей день не знает, почему я ее оставил. Наверняка она ни о чем таком не думала, когда увидела того молодого человека. Возможно, вообще не заметила его…

Он выпил рюмку до дна. Они молчали, смотрели в окно; внизу опять прошла пожилая женщина с собакой и, взглянув наверх, кивнула им – теперь она шла с раскрытым зонтом.

Издатель сказал:

– С вами было очень хорошо, Марианна. Нет, не просто хорошо – как-то иначе.

Они пошли к двери. Издатель сказал:

– Я позволю себе время от времени тревожить ваш телефон, пусть он звонит, и даже среди глубокой зимы.

Стоя в проеме двери, она спросила его, уже одетого, приехал ли он на машине; снег, вихрясь, влетал в дом.

Издатель:

– Да, с шофером. Он ждет в машине.

Она:

– Вы заставили его так долго ждать?

Издатель:

– Он привык.

Машина стояла перед дверями; шофер сидел там в полутьме.

Молодая женщина:

– Вы забыли дать мне книгу, которую я должна перевести.

Издатель:

– Она в машине.

Он сделал знак шоферу, и тот мгновенно принес книгу.

Издатель протянул ее молодой женщине, и она спросила:

– Вы, значит, хотели меня испытать?

Издатель, после небольшой паузы:

– Вот и начинается для вас долгое время одиночества, Марианна.

Она:

– С недавних пор меня все запугивают. – И обратилась к шоферу, стоявшему рядом: – А вы, вы тоже станете меня запугивать?

Шофер смущенно улыбнулся.

Среди ночи она стояла с книгой одна в коридоре; в плоской крыше над ней потрескивало от снега окно. Она начала читать:

– “Au pays de l’idéal: J’attends d’un homme gu’il m’aime pour ce que je suis et pour ce que je deviendrai”.

Она попыталась перевести:

– «В идеале: я хочу, чтобы мужчина любил меня за то, что я есть, и за то, чем я стану».

Она пожала плечами.

Днем она сидела у стола за пишущей машинкой, надев очки. Она разделила переводимую книгу на части: делать по стольку-то страниц в день; карандашом надписала на них даты каждого дня, дата в конце книги приходилась уже на середину весны. Она печатала, останавливалась, листала лежавший рядом словарь, прочищала иглой одну, потом другую литеру в машинке, то и дело обтирала клавиатуру; на бумагу ложился следующий текст: «До сих пор все мужчины считали меня слабой. Муж говорит обо мне: “Мишель – сильный человек”. А на самом деле он только хочет, чтобы я считала себя сильной, выполняя работу, какая его не интересует: занималась детьми, домашним хозяйством, налогами. Но в той сфере, где я хотела бы работать, он мне мешает. Он говорит: “Моя жена – мечтательница”. Если мечтать означает хотеть быть тем, что ты есть, тогда я хочу быть мечтательницей».

Молодая женщина посмотрела в окно, на площадку, где, отряхивая ботинки, показался мальчуган со школьной сумкой в руке. Он вошел через дверь, выходящую на площадку, и засмеялся. Она спросила, почему он смеется.

Мальчуган:

– Я тебя никогда еще не видел в очках.

Она сняла очки, снова надела их.

– Ты вернулся так рано…

Мальчуган:

– Сегодня опять не было двух уроков.

Она продолжала печатать, мальчик подошел и уселся рядом с ней; он вел себя особенно тихо. Она перестала печатать, уставилась куда-то вдаль.

– Хочешь есть? Да?

Мальчуган покачал головой.

Она:

– Тебе мешает, когда я работаю?

Он улыбнулся как бы про себя.

Позже она работала в спальне за столом, что стоял у окна с видом на ели. В дверях появился мальчуган со своим толстяком приятелем.

– На улице очень холодно. А к Юргену нельзя, там сегодня уборка.

Она:

– Но вчера у них уже была уборка?

Мальчуган пожал плечами; она опять занялась работой.

Дети все еще стояли в дверях. И хотя они не шевелились, она почувствовала, что они тут, и обернулась.

Позже, когда она уже снова печатала, из соседней комнаты донесся оглушительный шум: мальчики поставили пластинку – актеры подражали пронзительным крикам детей и гномов. Она встала и пошла через коридор в ту комнату; там на маленьком проигрывателе крутилась пластинка, никого рядом не было. Она выключила проигрыватель, и в ту же минуту из-за занавесок с криком выскочили мальчишки, явно желая ее напугать, что им – они к тому же перерядились – и удалось.

Она сказала:

– Послушайте, я ведь работаю, хотя вы, может, этого не понимаете. Очень важно, чтобы мне не мешали. При этой работе я не могу думать ни о чем другом, как, например, во время готовки.

Мальчишки, глядя куда-то мимо нее, стали ухмыляться, сперва один, а потом и другой.

Она:

– Поймите же меня.

Мальчуган:

– А ты нам приготовишь чего-нибудь?

Она опустила голову; мальчуган злобно буркнул:

– Мне тоже грустно. Не только тебе.