Уильям Моэм - Десять величайших романов человечества [litres]

Возможно, в изображении леди Кэтрин и мистера Коллинза есть преувеличенная гротескность, но комедийная ситуация допускает такое. В комедии жизнь видится в более ярком, но холодном свете, и потому автор может позволить себе некоторое преувеличение, может внести элементы фарса, и это совсем не нанесет ущерба произведению. Разумное использование фарса, подобно крупицам сахара на ягодах земляники, сделает комедию более аппетитной. Что касается образа леди Кэтрин, следует не забывать, что во времена Джейн Остен высокое положение давало человеку, его занимавшего, чувство бесконечного превосходства над остальными, и тот не только ожидал особого к себе отношения, но и всегда его имел. Леди Кэтрин смотрела на Элизабет как на бедную оборванку, но, вспомним, что и Элизабет смотрела сверху вниз на тетушку Филипс, вышедшую замуж за стряпчего. В моей юности, сто лет спустя после написания романа, я встречал важных дам, преисполненных ощущения собственной значимости не меньше, чем леди Кэтрин, только у них это выглядело не так крикливо. А что до мистера Коллинза, разве мы не встречаем в наши дни мужчин, в которых сочетаются напыщенность и низкопоклонство?

Никто никогда не называл Джейн Остен великим стилистом. У нее была своеобразная орфография, часто хромала грамматика, но у нее было хорошее ухо. Думаю, в строении ее предложений можно уловить влияние доктора Джонсона. Она скорее применит слово латинского происхождения, чем исконно английское, предпочтет абстрактное – конкретному. Это придает фразе слегка формальный оттенок, что далеко не порок; напротив, такая особенность часто вносит пикантность в остроумную ремарку, а в злословии позволяет видеть всего лишь трезвый взгляд. Диалог у нее настолько естественен, насколько вообще может быть естественным диалог. Перенесенная на бумагу разговорная речь кажется скучной, ее нужно приводить в порядок. Так как многие диалоги составлены по тем же принципам, что действуют и в наши дни, мы можем предположить, что в конце восемнадцатого века юные девушки в разговоре выражались в манере, которая теперь кажется напыщенной. Так, Джейн Беннет, говоря о сестрах любимого человека, замечает: «Они, конечно, не были расположены к его знакомству со мной, и это неудивительно, ведь он мог бы сделать во многих отношениях более предпочтительный выбор». Я готов верить, что она именно так и говорила, хотя, признаю, верится в это с трудом.

Я еще не сказал ни слова о том, что, на мой взгляд, является величайшим достоинством этой замечательной книги: она легко и с удовольствием читается – с большим удовольствием, чем некоторые более значительные и знаменитые романы. Как сказал Скотт, мисс Остен пишет о простых вещах – перипетиях, чувствах и характерах из обычной жизни; в ее книгах ничего особенного не происходит, однако, дойдя до конца страницы, вы в нетерпении переворачиваете ее, желая знать, что будет дальше, там тоже нет ничего экстраординарного, но вы опять с тем же нетерпением переворачиваете страницу.

Когда это эссе уже было написано, мне случилось однажды вечером сидеть за ужином рядом с дамой, оказавшейся в родстве с потомком брата Джейн Остен. Как помнит читатель, этому брату его кузен оставил большую собственность в Кенте и Хэмпшире при условии, что он будет носить фамилию Найт. У кузена были одни дочери, одну из которых, Фанни, Джейн Остен особенно любила. Та выросла и по мужу стала леди Нэтчбул. Наш разговор за столом перешел на Джейн Остен, и моя соседка сказала, что у ее родственника есть неопубликованное письмо леди Нэтчбул к ее младшей сестре миссис Райс, где говорится о знаменитой тетке. Я загорелся желанием увидеть его, и вскоре любезная дама выслала мне копию письма. Это удивительное письмо так характерно для своего времени и так любопытно, что я счел его достойным опубликования. С разрешения лорда Брэбурна, прямого потомка леди Нэтчбул, я его здесь привожу. Курсив показывает подчеркнутые ею слова.

По тому, как начинается письмо, можно предположить, что миссис Райс смущали некоторые услышанные ею вещи относительно положения тети Джейн в обществе, и она интересовалась, была ли в этих слухах неприятная правда. Леди Нэтчбул в ответ написала следующее:

«Да, моя дорогая, это правда: у тети Джейн по разным причинам были не такие утонченные манеры, какие ей следовало иметь при ее таланте; живи она пятьдесят лет спустя, она бы больше пришлась ко двору. Семья была небогата, а происхождение людей, с которыми они преимущественно общались, было далеко не высоким, – короче говоря, весьма заурядным. Они, конечно, превосходили окружение по умственному развитию и воспитанию, но в манерах оставались на таком же уровне; однако, полагаю, в дальнейшем общение с миссис Найт (она их любила и всегда была к ним добра) послужило оттачиванию их манер, а тетя Джейн была настолько умна, что рассталась со всеми признаками «недостатка вкуса» (если такое выражение допустимо) и научилась вести себя как леди – во всяком случае, в общении с другими. Обе тети (Кассандра и Джейн) воспитывались в полном неведении относительно светского общества и царящих там нравов (я имею в виду манеры, моду и т. д.), и, если бы не женитьба папы, приведшая его в Кент, и не доброта миссис Найт, которая приглашала погостить то одну, то другую сестру, они остались бы, несмотря на весь их ум и добросердечие, значительно ниже стандартов, принятых в хорошем обществе. Прости, если тебе неприятно это читать, я всей душой чувствую твою грусть, но все-таки решила написать правду. А сейчас пора одеваться…

…Любящая тебя сестра

Ф. С. Н.»

Это письмо показывает, что можно иметь у своих ног весь мир и тем не менее не производить никакого впечатления на ближайших родственников.

Невозможно на нескольких предоставленных мне страницах дать вразумительное представление о жизни Анри Бейля, известного миру как Стендаль. О его жизни нужно написать целую книгу, а чтобы она была понятной, придется углубиться в общественную и политическую историю его времени. К счастью, такая книга уже существует, и если читатель «Красного и черного» захочет узнать больше, чем я могу себе позволить, об авторе романа, ему лучше всего прочесть живо написанную и полную реалий того времени недавно вышедшую книгу Мэтью Джозефсона «Стендаль, или Поиски счастья». Я же ограничусь только фактами из жизни писателя.

Стендаль родился в Гренобле в 1783 году, отец его, адвокат, был богатым и влиятельным человеком. Мать, дочь главного городского врача, умерла, когда сыну было семь лет.

В 1789 году началась Французская революция. В 1792 году казнили Людовика XVI и Марию Антуанетту.