Сара Зарр - Джем и Дикси

– Нам нечего есть, – тихо говорю я маме.

– Разве? Я же совсем недавно ходила в магазин.

– Ты не могла бы заполнить бланк на завтраки в школе?

В ответ мама только закатывает глаза. Одна рука потирает шею, вторая зачем-то вцепляется в кошелек: такие разговоры всегда ее нервируют.

– Джем, я так устала. Просто заполни бланк, а я подпишу, хорошо?

Как предсказуемо. Стоило Дикси уйти – и мамин театр одного актера исчез, растворился, будто и не было. А с ним и этот фальшивый до смешного интерес – ко мне, к моим оценкам. К тому, что я практически не ем.

– Уже заполнила. Но им нужны копии чеков об оплате, помнишь?

Я говорила это ей уже сотни раз, все больше напоминая себе самой героя фильма «День сурка».

Мама молча встает и направляется на кухню, делая вид, что не замечает, что я иду следом. Положив сумку на обеденный стол, она наконец-то отвечает:

– Детка, ты сама все знаешь. Я не собираюсь предоставлять им никакой информации о себе. Тем более эта отвратительная школьная стряпня не даст тебе ничего, кроме ожирения. Я сама куплю тебе еды, договорились?

– Когда?

Она поворачивается ко мне медленно, словно нехотя. Мягкий свет кухни падает на ее лицо, и эта удивительная, магнетическая, искрящая в лице мамы сила исчезает без следа, словно дымка. И я наконец-то все вижу. Эти неестественно красные полопавшиеся капилляры ее глаз… Эти крошечные кусочки туши, затерявшиеся в тонкой паутине морщинок вокруг глаз. Эта соскользнувшая лямка помятого топа, обнажающая перечеркнутую тонкой бретелькой лифа кожу.

– Не раньше, чем я посплю, Джем. Не раньше, чем я приму душ и выпью чашку кофе. Джем, ради всего святого, сейчас же два часа ночи!

Я сжимаю зубы, с трудом сдерживая раздражение. Выбор предельно прост: либо надавить на нее, рискуя разозлить, либо сдаться и остаться ни с чем. Я выбираю первое.

– Тогда дай мне немного наличных. Хотя бы три доллара из тех твоих.

– Это из каких «тех»?

– Я видела их в твоем кошельке.

– Ах, ты имеешь ввиду мои наличные? Те, что заработала я?

Заработала, ну конечно. Так она называет свои потуги перехватить чужую смену в очередном баре, которые приносят ей не больше двадцати часов работы в неделю.

Оглядевшись, мама тянется за кошельком:

– Дорогая, а могу ли я узнать, когда ты снова начнешь работать?

– Я пытаюсь.

Я не вру. Мое резюме уже разлетелось по всем заведениям в нашем районе – и все без толку. И кажется, благодаря тому, что с прошлого места работы в сувенирной лавке меня с позором уволили за бесконечные опоздания, в которых, вообще-то, был виноват автобус.

– Делай или не делай. Не нужно пытаться. – Голосом Йоды из «Звездных войн».

Повернувшись ко мне, она сует в мои ладони несколько сильно потрепанных, измятых купюр.

– Хорошо, так и быть, я одолжу тебе денег, но лишь при одном условии: вернешь их в этом самом виде. Я лично проверю каждую складочку.

Я глупо смотрю на пачку бумажек в руке, не зная, как реагировать.

– Господи, Джем, я шучу! Нельзя же быть такой серьезной! – Ее рука шутливо отталкивает мою, и мама переходит на шепот: – Как думаешь, что в том письме? Ты не задумывалась, чем он сейчас занимается? Что за дурь продает на этот раз? Кажется, я уже сто лет о нем ничего не слышала. Впрочем, хвала небесам. Не очень-то и хотелось.

Мама смотрит на меня так долго, что мне становится не по себе. Я сжимаю деньги в ладони и опускаю руку – на всякий случай.

– А что насчет тебя, Джем? Ты с ним общалась?

Я молча мотаю головой.

– Знаю, детка, – тихо произносит мама, осторожно убирая челку, упавшую мне на глаза, – ты бы и не стала.

Я просыпаюсь от оглушительного звона будильника. С трудом разлепив глаза, я обнаруживаю мирно сопящую по соседству сестру. Несмотря на громкий звон, Дикси спит мертвым сном, натянув одеяло по самую макушку. Кажется, ее не разбудит и пушечный выстрел. Я сонно ворчу и выбираюсь из кровати, понимая, что некоторые вещи, похоже, не меняются. У сестры всегда был явный талант не слышать все наши будильники.

Когда Дикси была маленькой, забота о ней полностью лежала на моих плечах. Мне приходилось будить ее, одевать, кормить, провожать в школу. Малышка Дикси была покладистым ребенком. Она никогда не жаловалась. Но стоило ей немного повзрослеть и распрощаться сначала со вторым, а потом и с третьим, и четвертым классом – послушный ребенок вдруг превратился в своенравную и упертую девчонку. Я могла сколько угодно говорить ей, что нельзя ходить в одном и том же неделю подряд, нельзя есть конфеты на обед, забывать делать домашнюю работу и перебегать дорогу на красный свет, – все без толку. Дикси все равно делала по-своему. В шестом классе она окончательно решила, что я ей не нужна.

Как-то утром, еще в прошлом году, Дикси переборщила с косметикой, и я намекнула ей, что такой боевой раскрас никак не впишется в стены средней школы.

«Ты мне не мама!»

Дикси бросила мне эту фразу так, как бросают камни.

Наверное, поэтому помню тот день так хорошо, словно он был вчера. И ту фотографию. Нашу фотографию. Она до сих пор стоит на моей тумбочке. Маленький, пожелтевший кусочек картона и наши улыбающиеся лица на нем. Я, еще маленькая, времен детского сада, толкаю перед собой коляску с сидящим в ней кудрявым пухлым младенцем – Дикси. На моем плече – огромная, почти с меня размером, дамская сумка. Тогда, в тот день, я сунула эту фотографию Дикси прямо в лицо:

– Я тебе не мама? А кто тогда, Дикси? Кто толкает твою коляску? Посмотри!

Сестра только посмеялась:

– Ну ведь кто-то же снял нас! С нами была мама или ее подруга, как там ее… Роксана! Это же очевидно. Они наверняка повесили на тебя сумку и заставили везти мою коляску просто потому, что это мило.

Скорее всего, она была права, но до этого момента я никогда не задумывалась о человеке, который нас фотографировал. Для меня эта фотография была чем-то особенным, существовавшим независимо от всего мира. Словно в тот далекий момент из детства не было никого, кроме нас с Дикси, и все, что происходило за кадром, не имело никакого значения.

А сейчас я просто обхватываю закутанное в одеяло тело и трясу ее, пока она не начинает пихать меня руками и ногами.

– Ты опоздаешь на автобус, Дикси.

– Я не собираюсь ни на какой автобус, – сонно бурчит сестра.

– Что с письмом? Что пишет отец?

– Ничего!

Я хватаю ее за плечо, и она одним махом скидывает одеяло:

– Убирайся отсюда!

– Просто расскажи мне, что там.

– Потом, отстань от меня! – бросает Дикси и снова закутывается в одеяло.

Заглянув в свой кошелек, я пересчитываю смятые купюры и обнаруживаю, что мама дала мне целых семь долларов. Что-то мне подсказывает, что она и сама не заметила, что сунула так много денег. В кошельке еще оставались пара четвертаков со вчера и четыре четвертака, которые дал Лука, – астрономическая сумма в контексте моей жизни. Я не помню, когда еще у меня было так много денег с тех пор, как потеряла работу, пусть даже и четыре четвертака от Луки предназначались Денни.