Марко Вовчок - Свидание

— Нет, пра, дело — пустите! Завтра все справно будет, как есть, говорю, справно… — И захватив свою одностволку он исчез в темной подворотне, накрытой соломенным навесом.

Избу отвели нам просторную и пустую, с земляным запахом зверобоя и сырого картофеля, просушивающихся на полатях. Хозяйка попалась расторопная: добыла у кого-то кривой, позеленевший самовар, свечу с поставцом — и мы расположились. Куроедов тотчас же послал нарочного в стан к приставу (обладателю нескольких гончих смычков) с приглашением на завтрашнюю облаву, с собаками. Становой этот был уже новый человек и страшнейший англоман, с тех пор как побывал в Лондоне: отпустил висячие бакенбарды, возил с собой машинку для снимания сапог и к каждому слову, кстати и некстати, приставлял английские хвостики, вроде, «farewell» или «allriqht» [133] «Прощай» или «все в порядке» (англ.) . , так что хладнокровно говорить с ним не было возможности.

Окончив все изготовления к охоте, то есть нарезав картечи, оповестив кричан [134] Люди, которые ходят по лесу с криками и трещотками, выгоняя испуганного зверя на охотника. — Примеч. авт. , накормив гончих и т. п., мы предались покою. В горнице водворилась тишина и полусвет, позывающий на дремоту. Спать, однако, еще было рано.

— Ну, а что соседи? — спросил я Куроедова.

— Какие?

— Известно какие — Белавины.

— Не знаю, — ответил он коротко, но подумал и прибавил: — Помните, мы шли от них?.. Ваши слова меня тогда смутили.

— Как так?

— Да, смутили. Я долго и пристально анализировал мое отношение к ней… Правда, первое время на меня было пахнуло весной, но человек не может насиловать себя каждую минуту — характеры наши не гармонируют!.. Поверьте мне, в Наде я никогда не искал жены и в себе никогда, уверяю вас, не видал мужа; я не признаю за собой уменья дать счастие женщине, что называется, прочное счастие женщине, согласившейся быть моею. Я, вы знаете, небогат… Для счастья надо многое — то именно, чего нет в нас обоих: внутреннего сродства. Я любил ее сначала, очень любил; но не решился бы ввести ее в свой внутренний мир, потому что она в нем соскучится. Любовь эта не кипела во мне, даже не восхищала меня! Это была скорее привязанность, чем любовь, привязанность к ребенку, милому и как будто нечужому, к слабому ребенку… Мне хотелось заслонить ее от дрязги жизни, сберечь так, как она есть… Для кого? Мне было все равно! Я, как холостяк, просто привязался к ней, потому что жизнь без привязанностей становилась уже в тягость. Как бы вам это сказать? Точно так же я мог бы привязаться и ко всякому другому существу, лишь бы оно было нежно и слабее меня. Смешна и жалка, правда, подобная бесцельная привязанность, но что делать!.. Вот таким-то манером я любил Надю, позабыв о главном: я забыл в ней женщину и не вспоминал, пока она сама о том не заявила… Это было случайно, конечно, но было! Я, знаете, достаточно присмотрелся к жизни и ведаю, какое почетное место занимает в ней случай; в жизни есть другая жизнь — случай! На него человек валит все, в чем бы иногда можно было и самого себя… Случай распоряжается нами ad libitum [135] как угодно (лат.) . , а что делать? Жить не так легко, как кажется, и не весело вовсе! По мелочам я истратил все, что было немелкого во мне, все молодые силы — и упал духом. Теперь я на все махнул рукой! Вечно тешиться жизнью невозможно: рано ль, поздно ли — уходишься и, скромно сознав свое бессилие, будешь брать только то, что посылает случай, что под рукой… Да и тешиться ею в старости так же смешно, как скучать ею в молодости, — это, кажется, Тургенев сказал, потому-то я и не тешусь, то есть не идеализирую всех житейских пустяков, например отношений к женщине… Да и кто поручится, наконец, что потеха обойдется даром? Все пережитое мною поселило во мне одну боязнь, боязнь вдруг расступающейся потом пустоты… Досадно больше то, что из этого прошлого ничего не жалко мне и как-то немножко совестно… Однако, полагаю, спать пора? Спокойной ночи…

Он бросил папироску и отвернулся к стене. Я ему не возражал, да и что возразил бы я человеку, говорившему ради одного разговора? Понял я одно только — не знаю, поймешь ли ты, читатель! — а слово не срывается с языка!.. Бедная девушка!!

Поутру, чуть только забрезжило, перед нашей избой собралась вся деревня, кто с трещотками, кто с дубинами, вилами, рогатинами; два-три мужичка даже с ружьями, из которых и не помнят когда стреливали; все ополчились на волков, угрожающих домашней скотинке. Архип распоряжался между ними, словно губернатор.

— Ты смотри у меня, — грозился он народу, — как расставят тея по местам, стой — ни гугу! Разговоров чтоб этих не было; с места не сходить, покедова сингал (сигнал) не подам… Тогды иди разом прямо насупротив сея, не разрывайся и в кучку не сбивайся — знай иди да трещи громче! Вот тее и вся задача…

— А нат-кась, каки волки-те да на нас кинутси! — заметила какая-то бабенка с граблями в руках.

— На-кась, иль, поди, не чуяли они бабьего-то духа? — ответил кто-то.

Толпа засмеялась, а бабенка обиделась.

— Эх вы, бездушные! — спохватилась она.

Толпа засмеялась еще громче; так со смехом да неумолкаемым говором и двинулись к лесу. За околицей догнал нас и Угрюмов, наш становой.

— How do you do! [136] Здравствуйте! (англ.) . — закричал он, кивая головой. — Вот и я, а вот и семья!

Сзади за ним трусили гончие на сворах. На нем была зеленая с синим, в клетку жакетка, лиловые невыразимые, подпрятанные в длинные кожаные гетры, [штаны] и желтенькая жокейская фуражка. Классический тип форменного станового иссяк совершенно: все до малейшей складочки выказывало в нем, напротив, петиметра [137] Петиметр — щеголь (франц.) . , чрезвычайно занятого собой.

Кортеж наш был довольно живописен: впереди верхом ехал Куроедов на пристяжной; непосредственно за ним шли те мужички, у которых были ружья. Угрюмов отстал немного в стороне с сотским и «сельским», следовавшими без шапок. Потом валил пестрою волной народ, бежали собаки, совались ребятишки и шествовал ваш покорнейший слуга, имеющий ассистентом уже немного подгулявшего Архипа.

Когда подошли к лесу, разговоры смолкли. Мы расставили втихомолку цепь и стали сами по местам, вдоль просеки, шагов на тридцать друг от друга расстояния. Тогда гончих пустили в остров. Тишина в лесу, как и накануне, была невозмутимая; утро хотя совсем уже ободнявшее, еще не сгоняло росы, павшей за ночь, но по верхам дерев давно скользил золотистый отблеск загоревшегося солнца… Вдруг тявкнула гончая, напав на след; Архип тотчас подал сигнал — вот мгновенно поднялся шум по лесу, заорали, затрещали, подвигаясь все ближе и ближе на нас. Выскочило несколько оторопелых зайцев — шумные , по охотничьему выражению; но по ним, при облавах по красному зверю, не стреляют. В цепи показался синеватый дымок, грохнул выстрел по просеке, мимо меня прокатил волк с окровавленным боком; вдогонь ему свистнула картечь — он перевернулся через голову и поволок задом; шагах в пяти он издох. Еще где-то выстрел, еще и еще — охота закипела!