Марко Вовчок - Свидание

Шум на дворе, хохот и крики ребятишек вдруг рассеяли все ее мечты.

— Пойдем скорее, Поля, — шепнула Маша, — верно, это папу пьяного ведут. Слышишь, мальчишки кричат: барон, барон!

Маша не ошиблась. Дворник вел спотыкающегося Александра Семеныча; процессия мальчишек и девчонок сопровождала их смехом и гамом.

Поля и Маша притаились у решетки и, когда все стихло, вышли тихонько из своей засады и украдкою, как воры, пробежали по крыльцу в кухню. Стыдно было бедным детям за своего отца.

Александр Семеныч между тем ввалился в комнату. Между ним и Катериною Федоровною завязалась словесная перестрелка, то есть, собственно говоря, громила только Катерина Федоровна, а Александр Семеныч даже едва ворочал языком. Но Катерина Федоровна обладала способностью шуметь за двух, когда следовало дать головомойку.

Дети сделали то, что обыкновенно делывали в подобных случаях. Они тихонько притворили дверь в большую комнату и стали сбираться лечь спать без ужина. Катерина Федоровна имела обыкновение накрывать ужин в кухне для всех вместе. Но когда она была раздосадована мужем, каждый кусок, который глотали ее падчерицы, сопровождался попреком их пьяному, не заботящемуся о них отцу. У Поли и Маши так наболело сердце от этих попреков, что они предпочитали лечь спать голодными.

Поля подняла сиденье дивана и достала из-под него матрас, такой тоненький, что сразу не могло даже прийти в голову, что это матрас для отдыха человека, а скорее можно было его счесть за подстилку для какой-нибудь большой собаки. Она разостлала матрас на полу подле дивана для себя, а на диване приготовила постельку для Маши. Только что дети улеглись, Катерина Федоровна, уложив Александра Семеныча, прошла мимо них, ворча, в кухню. Затем послышался стук отворяемого шкапа и бряканье тарелок. Как ни заманчивы были эти звуки для слуха детей, но они лежали молча, не открывая глаз. Поля привыкла уже к голоду и часто переносила его, почти не замечая. Маша не могла похвалиться такою стоическою твердостью.

Но у нее были свои замыслы насчет ужина. В них, как и во всем, она крепко надеялась на Полю. Она привыкла считать ее в отношении к себе за могущественную волшебницу, для которой не было ничего невозможного: поэтому Поля нисколько не удивилась, когда по уходе Катерины Федоровны Маша села на диване и проговорила шепотом:

— Поля, а Поля! Мне не спится. Я есть хочу.

Для таких случаев у Поли находился в комоде запасный магазин. На этот раз в нем оказалось только два сухаря.

— Поля, — шепнула Маша, когда сгрызла их, как мышонок, устроив из одеяла род норки, затем, чтобы мачеха не услышала, как хрустят у нее сухари на зубах, — Поля, ведь тебе не хочется спать?

— А что тебе?

— Мне не хочется спать. Я все еще голодна. Ты бы, Поля, рассказала мне сказку какую-нибудь. Я бы стала слушать и забыла бы, что голодна.

Как же было не потешить голодную сестру сказкою?

— Ну, ложись, — сказала Поля.

Маша улеглась, а Поля, завернувшись в одеяло, облокотилась на диван и стал рассказывать ей сказку про Золотую Рыбку, которую слышала в школе.

— Нет, я этой не хочу. Ты мне ее часто рассказывала, — прервала ее Маша, — расскажи другую.

— Какую ж другую? Про девочку Красную Шапочку?

— Нет, нет! И этой не хочу. И про Кота в сапожках не хочу, и про Красавицу и Зверя не хочу. Расскажи мне совсем новую.

— Какую же новую? Я не знаю.

— Ну, коли не знаешь, так выдумай, — ответила Маша строго.

Поля задумалась.

— Выдумай мне какую-нибудь хорошую, хорошую сказку про цветы, — прибавила Маша.

У Поли не было недостатка в воображении. С тех пор как она стала ходить в школу, а это случилось года три тому, она стала видеть других детей, и, как это часто бывает, столкновение с обществом хотя и маленьких людей разбудило в ней мыслительные способности. До тех же пор она, как и все бедные дети, живущие в отчуждении от остального мира, загнанные и робкие, жила большею частью в фантастической области, создаваемой воображением для собственного увеселения. Как быть? Игрушек и кукол не было, а если и были, так такие уродливые, из тряпиц сшитые, что и играть ими не хотелось. С соседними девочками, игравшими на дворе, ей не позволяли знакомиться и водить компанию, потому что она дочь чиновника, следовательно, они были не пара ей, да и по двору бегать считалось неприличным. А в комнате было так грустно. Больная мать вечно ссорилась с отцом. Садилась Поля в сумерки к окну и принималась смотреть летом на облачка, бегущие по небу, на траву, растущую под окном, зимой на пушистый снег, валивший хлопьями, и на узоры, которые мороз вывел на стеклах. Со всем этим она сроднилась душою, все воодушевляла. Облака становились для нее колесницами, на которых носились незримые для земных глаз какие-то фантастические существа. Травка, выбегавшая из-под земли, рассказывала ей, что делалось в царстве муравьев и червяков. Снег был пух, которым устилали землю добрые гении затем, чтобы детям можно было кататься на коньках, и узоры на окнах представлялись ей рисунками волшебных, кристальных палат, которые существовали неизвестно где, но непременно существовали, потому что о них так увлекательно рассказывала знакомая ее матери старушка, приходившая из богадельни. После этого понятно, что выдумать сказку про цветы, которой требовала Маша, было для Поли не очень трудною задачею. Она подумала, подумала и принялась рассказывать полушепотом, прильнув к изголовью Маши. Расскажем вкратце содержание сказки.

За тридевять земель, в тридесятом царстве, в фантастической области добрых и злых гениев и волшебниц, существовала когда-то земля, которую звали «Счастливою». И в самом деле земля эта была счастлива. Не одно, а два солнца сияли в небесах. По ночам месяц опускался над нею и светил так, что нечего было бояться темноты маленьким детям. Звезды перебегали с места на место. Они играли, потому что им было весело. На земле росли деревья в пять раз больше тех, которые видела Маша в хозяйском саду, и все они во всякое время года были усеяны цветами и плодами. Там никогда не было холодно. Шуб там и не знали, и шерстяных чулок также.

Поля с любовью распространилась о красоте и великолепии этой блаженной страны. По ее словам, там в реках текла вода такая сладкая, как мед, и в ней плавали золотые рыбки. Ветер не завывал, как завывает у нас под осень, а напевал такие сладкие песни, что дети, засыпая, все еще прислушивались к его убаюкивающей мелодии. Злых зверей там и не было, все были добрые. И люди там были добрые, такие добрые, каких до сих пор ни Поля, ни Маша никогда еще не встречали. Детей не бранили и не били, а, напротив, позволяли играть, сколько им угодно. Дети бегали по полям и лугам, на свежем сене катались, птичек слушали, на бабочек любовались.