Жоржи Амаду - Генералы песчаных карьеров [litres]

Он поглядывал на Дору с опаской: женщина есть сосуд диавольский, – но видел перед собой девочку, такую же бездомную и всеми брошенную, как и все они. Не в пример тем негритянкам, она не смеялась бесстыдным завлекательным смехом сквозь стиснутые зубы. Лицо ее всегда было серьезно: лицо взрослой женщины, доброй и порядочной. Но маленькие груди натягивали платье, а из-под оборки выглядывали округлые белые колени. Леденчик боялся. Нет, не того, что Дора станет искушать его, – она явно была не из тех, кто соблазняет, да и лет ей еще было мало. Он боялся самого себя, боялся пожелать ее и угодить в уже расставленные сети сатаны. И потому стоило только Доре приблизиться к нему, как он начинал бормотать молитву.

А Дора долго разглядывала образки на стене, и Профессор, стоя у нее за спиной, тоже смотрел на них. Изображение Христа-младенца, то самое, которое Леденчик украл, было украшено цветами. Дора подошла поближе:

– Как красиво…

От этих ее слов страх начал мало-помалу исчезать из души Леденчика. Она одна заинтересовалась его святыми – ни один человек в пакгаузе не обращал на них никакого внимания.

– Это все твое? – спросила Дора.

Он кивнул и улыбнулся. Шагнул вперед и стал показывать ей все свои сокровища – литографии, катехизис, четки. Доре все понравилось, она тоже улыбнулась. А Профессор все смотрел на нее подслеповатыми глазами. Леденчик рассказал ей историю о том, как святой Антоний пребывал в двух местах одновременно, чтобы спасти от петли своего несправедливо осужденного отца. Он рассказывал эту историю так же увлеченно, как Профессор читал книги о бесстрашных и мятежных моряках, и Дора слушала его так же внимательно и доверчиво. Они разговаривали, а Профессор молчал. Леденчик стал говорить о вере, о святых, творивших чудеса, о доброте падре Жозе Педро.

– Он и тебе понравится.

– Конечно понравится, – отвечала она.

Он уже позабыл об искушении и соблазне, заключенном в девичьей груди, округлых бедрах, золотистых волосах, – он говорил с нею так, словно перед ним стояла совсем взрослая, даже немолодая, добросердечная женщина. Он говорил с нею, как с матерью. Он понял это в ту минуту, когда почувствовал, что хочет рассказать ей самое главное – о том, что мечтает стать священником, что услышал глас Божий и не может противиться ему. Только матери решился бы он рассказать такое. И мать стояла перед ним в этот миг.

– Знаешь, я хочу стать падре, – сказал он.

– Это замечательно, – ответила Дора.

Леденчик просиял. Он поглядел ей в глаза и взволнованно спросил:

– А как ты думаешь, я достоин? Господь милосерден, но Он умеет и наказывать…

– За что ж тебя наказывать? – В голосе ее звучало неподдельное изумление.

– Жизнь, которую мы ведем, полна греха. Мы грешим ежедневно.

– Так ведь вы в этом не виноваты, – объяснила ему Дора. – У вас же нет никого на свете.

Нет, к нему это теперь не относилось: теперь у него есть мать. Он ликующе засмеялся:

– Вот и падре Жозе Педро так мне говорил. И еще он сказал…

Счастливый смех не давал ему договорить, и Дора тоже заулыбалась, зараженная его весельем.

– …сказал, что, может быть, я когда-нибудь приму сан.

– Конечно примешь.

– Хочешь, подарю его тебе? – неожиданно для самого себя спросил Леденчик, показывая на Христа-младенца.

Он был похож в эту минуту на мальчишку, который, получив от матери монетку на леденцы, делится с нею лакомством. И Дора кивнула в знак согласия, как мать, которая возьмет конфетку из рук сына, чтобы доставить ему радость.

Профессор никогда не видел мать Леденчика, не знал, кто она и что. Но сейчас на месте Доры стояла она – в этом не было сомнения, – и он позавидовал счастью своего товарища.

Они нашли Педро на пляже. Эту ночь он провел не в пакгаузе, а здесь, на нагретом и ласковом песке, глядя на луну. Дождь перестал, а ветерок был теплый. Профессор растянулся рядом. Дора села посередине. Педро поглядел на нее искоса, ниже надвинул на лоб берет.

– Вчера ты очень помог нам с братом… – сказала она.

– Тебе надо уйти, – ответил Педро.

Дора не произнесла ни слова, но заметно опечалилась. Тогда заговорил Профессор:

– Нет, Педро. Не надо ей уходить. Она нам как мать. Честное слово, всем – как мать. – И повторил еще и еще раз: – Как мать… Как мать…

Пуля окинул их взглядом, снял берет, сел на песке. Дора смотрела на него ласково. Им она как мать. А ему она и мать, и сестра, и жена. Он сконфуженно улыбнулся ей:

– Я просто подумал, цапаться из-за тебя начнем… – Она замотала головой, но он продолжал: – А потом улучат минуту, когда нас с Профессором не будет…

Все трое засмеялись, а Профессор снова сказал:

– Теперь уже можно не бояться. Она нам как мать.

– Ладно, оставайся, – решил Педро, и Дора улыбнулась ему: он успел стать ее героем, хоть она никогда еще не думала ни о чем подобном – время не пришло. Она любила его, как сына, лишенного ласки и заботы, как старшего брата, который всегда придет на помощь, как возлюбленного, равного которому нет в целом свете.

Но Профессор заметил, как они улыбаются друг другу, и, помрачнев, повторил еще раз:

– Она нам как мать!

А помрачнел он потому, что и для него она была не матерью. И ему стала она возлюбленной.

В платье особенно не побегаешь и через забор не перепрыгнешь, а Дора ничем не хотела отличаться от «генералов». Она выпросила у Барандана штаны, которые ему подарили в каком-то богатом доме. Негритенку они были велики, и потому он согласился, а она укоротила штанины, подпоясалась веревкой, следуя негласной моде «генералов», а платье заправила в них, как рубашку. Если б не длинные золотистые волосы и не груди, ее вполне можно было бы принять за мальчишку.

В тот день, когда она в своем новом обличье предстала перед Педро, тот захохотал так, что не устоял на ногах и покатился по полу. Наконец он с трудом вымолвил:

– Ох, уморила…

Дора опечалилась, и он перестал смеяться.

– Я не желаю у вас на шее сидеть. Отныне всюду буду с вами.

Удивление Педро было безмерно:

– Это что же…

Дора спокойно глядела на него, ожидая, когда он договорит.

– …ты с нами отправишься дела делать?

– Вот именно, – отвечала она решительно.

– Да ты с ума сошла!

– Вовсе нет.

– Неужели сама не понимаешь, что это занятие не для девчонки? Мы, мужчины…

– Тоже мне мужчины! Мальчишки вы, а не мужчины!

– Но мы, по крайней мере, в брюках ходим… – только и нашелся он что возразить.

– И я тоже! – радостно воскликнула она.

Педро в замешательстве поглядел на нее, смешно ему уже не было. Потом после некоторого раздумья сказал:

– Если полиция нас возьмет, мы выкрутимся. А ты?

– И я выкручусь!