Жоржи Амаду - Лавка чудес [litres]

Сияющая Кирси, Кирси – «утренняя звезда», только на репетициях и танцевала, а на карнавале ее не было, не увидит ее народ Баии на празднике. Пришел пароход и увез ее на родину. Пробыла она в Баие полгода. Считали ее шведкой, и только немногие знали, что она финка. Все полюбили Кирси, приняли как свою.

Когда судно отшвартовалось, она сказала Аршанжо на ломаном португальском языке с моряцким своим выговором: «Мне пора. Под сердцем у меня – наше дитя. И хорошему приходит конец: счастье не может длиться вечно; если хочешь сохранить его навсегда, надо уметь вовремя с ним расстаться. Я увожу с собой твое солнце, твою музыку, твою кровь. Где я буду, там и ты со мною будешь, ежеминутно со мной. Спасибо тебе, Ожу».

Мануэл де Прашедес переправил ее на судно, и в полночь «купец» снялся с якоря. В звездной тени стоит Педро Аршанжо – как из камня высечено его лицо. У выхода из гавани, перед воротами в океан, пароход загудел. «Я не прощаюсь. Бронзовокожий мальчик, мулат из Бати, будет бегать по снегу…»

У самой кромки прибоя задорно напевает Деде:

Там, за островами, держит курс на холодный Север, в страну туманов и бледных звезд, серый сухогруз, увозит он «утреннюю звезду». Деде старается развеселить Педро, хочет, чтобы рассмеялись молчаливые уста, ожило окаменевшее лицо. Новой звездой станет Деде: нет у нее ни золотистой гривы летящей кометы, ни сияющего кольца-ореола, но зато есть жар тропиков, бледно-смуглая кожа, и веет от нее ароматом лаванды.

«Нет на свете людей лучше вас, нет народа милее и приятней, чем народ Баии – народ со смешанной кровью» – так сказала в «Лавке чудес» шведка Кирси в час прощания с Лидио, Будианом и Ауссой. Она приехала издалека, она жила среди них, она узнала этих людей по-настоящему: если уж говорит, значит, знает, значит, нет у нее сомнений. Так почему же доктор Нило Арголо, профессор судебной медицины, председатель научного общества, наставник юношества, ученый, книжный червь, написал тогда о метисах Баии вот эти ужасные слова, строчки, раскаленные злобой добела?

Само название доклада, прочитанного на научном съезде и перепечатанного потом в медицинском журнале, уже позволяло судить о его содержании. А название это было такое: «Баия как пример психосоматической дегенерации народов со смешанной кровью». Господи, откуда только взял профессор такие вот, например, категорические утверждения: «Главным тормозом нашего развития, основной причиной нашей неполноценности являются лица со смешанной кровью – метисы, ни на что не пригодная субраса». Ну, а негры, по мнению Нило Арголо, вообще не достигли уровня людей: «Где, в какой части света смогли они создать государство, хотя бы отдаленно напоминающее цивилизованное?» – спрашивал он у своих коллег – участников конгресса.

Как-то раз – сияло солнце и дул легкий бриз – шел Педро Аршанжо, как всегда вразвалку, по площади. Декан факультета послал его с поручением к настоятелю францисканского монастыря. Приор, бородатый и лысоватый голландец, был любезен и мил; не скрывая наслаждения, смаковал он кофе, чашечку налил и веселому педелю.

– А ведь я вас знаю, – сказал он с легким акцентом.

– Я целыми днями здесь, на площади.

– Нет, я вас видел не здесь, – лукаво и от души засмеялся монах. – Знаете где? На кандомбле! Конечно, я был в мирской одежде. Я стоял в темном углу, а вы сидели в особом таком кресле рядом с «матерью святого»…

– Возможно ли, чтобы падре посещал кандомбле?

– Хожу, хожу иногда, только никому не говорите! Дона Маже – моя приятельница. Она мне сказала, что вы в совершенстве разбираетесь во всех тонкостях макумбы. Доставьте мне удовольствие, разрешите как-нибудь на днях потолковать с вами.

В этом монастырском дворе, выложенном синими плитами, обсаженном густыми деревьями и цветами, Аршанжо почувствовал, что мир устроен разумно и правильно, и непохожий на монаха францисканец это подтверждал.

– Как только захотите, падре, я к вашим услугам.

Он возвращался на факультет через Террейро Иисуса. Кто бы мог подумать, что католический священник, приор монастыря, ходит на кандомбле! Это стоит записать! Удивительно!

Тут его окружили студенты. С будущими медиками Педро Аршанжо был в прекраснейших отношениях. Любезный, внимательный и веселый, он неизменно покрывал их прогулы, хранил их учебники, тетради и конспекты. Так они и жили: незначительные услуги, долгие приятельские беседы. Первокурсники и выпускники захаживали в «Лавку чудес» или в школу капоэйры местре Будиана, а двое или трое даже побывали на макумбе.

И со студентами, и с высоким факультетским начальством, и с профессорами был Аршанжо одинаково вежлив, но никогда не унижался, не пресмыкался, не льстил – таков народ Баии: самый последний бедняк сознает, что он ничем не хуже самого могущественного богача, а может быть, и лучше.

Симпатия, которую испытывали студенты к скромному педелю, после одного происшествия укрепилась окончательно. Педро Аршанжо спас шестикурсника, которому грозило исключение из университета: была там какая-то темная и путаная история, пятнавшая семейную честь некоего приват-доцента. В ходе расследования свидетельские показания Педро, дежурившего в тот день на факультете, сыграли решающую роль и спасли юношу от гнева разъяренного преподавателя. Студенты вступились за своего товарища, но в успех этой затеи мало кто верил. Аршанжо, хоть и совсем недавно стал педелем, не дал ни сбить себя с толку, ни запугать… После этого случая студенты прониклись к нему уважением, а приват-доцент, которому пришлось прервать лекции в этой группе посреди года, возненавидел.

В центре площади, у фонтана, его окружили студенты, и один из них, лоботряс четверокурсник, любивший праздники и шутки, отдававший должное таланту Педро в игре на гитаре и кавакиньо – он и сам с удовольствием бренчал на виоле, – показал ему брошюрку. «Что скажете, местре Педро?» Остальные смеялись, предвкушая удовольствие, которое они доставят этому франтоватому и ладному мулату.

– Разделал нас профессор под орех, живого места не оставил, – сказал четверокурсник. – Хуже воров и убийц! На грани с неразумными существами! А мулаты еще хуже негров, видите? «Зверь» покончит и с вами, местре Педро, и со всей вашей расой.

Аршанжо пробежал глазами строчки; глаза его сузились и налились кровью. Доктор Нило Арголо считает, что все беды Бразилии – от черномазых, от гнусного смешения рас.

Педро пришел в себя, словно вернулся откуда-то издалека.