Борис Изюмский - Девять лет

— Правильно! — с облегчением вздохнула Лешка. — Ты понимаешь, она запущена в смысле воспитания, а политически — отсталая.

— Ничего подобного! У нее уже сложилось свое мировоззрение! — не соглашаясь, воскликнула Саша. — Говорит: «Зачем честность и чистота, если в жизни они только помеха? Я не слепая…»

Я ей доказываю: «Нет, ты слепая! Не видишь, какая борьба за правду идет… Людей невинных реабилитировали… Честно ошибки исправляем. С ложью, жадностью боремся… Разве мы, наше поколение, потерпим несправедливость? А такие взгляды, как твои, не и лицу комсомолке».

Она, видно, перепугалась и на попятную: «Это я, говорит, нарочно. Тебя испытать…»

— Хороши испытания! — возмущается Лешка. — Подожди, радио включу, что там на белом свете делается?

Передавали последние известия. В США к власти пришел Кеннеди. Мы возвратили США сбитых летчиков, американцы обещали прекратить полеты. Вроде бы потепление.

— А Чарли уехал, — посетовала Лешка, — вот бесноватые, поторопились человека отозвать.

Саше что-то не работается. От отца, наконец, пришло письмо — родился сын. Ну, сколько папа получает, работая сцепщиком вагонов? Во время зимних каникул надо подработать в ремонтных мастерских и послать ему посылочку. Саша заходила в мастерские. Им нужны токари не очень высокой квалификации, а в выпускном классе она уже прилично работала на станке. Да и Паша ее никуда не уезжает.

— Лё, ты на каникулах что будешь делать? — спрашивает она подругу.

— Домой поеду, — говорит Лешка. — Айда к нам? Папа и мама знаешь как обрадуются.

— Ну что ты, — говорит Саша и решительно подсовывает ватку под наушники, — только меня там и недоставало. У меня другие планы…

Багрянцев на ходу впрыгнул в троллейбус. Дверь торопливо стиснула его, Игорь Сергеевич освободился от ее створок и прошел вперед. Он настолько хорошо знал свой город, что сейчас по мелькающим фундаментам домов мог безошибочно определить, где они проезжают: Пионердворец, потом магазин… а это Дом книги…

Правильно ли он сделал, не поставив четверку Красной Шапочке? Ведь мог бы… Нет, правильно! Она умница и все поймет. Дело ведь не в отметке. Ему когда-то Тураев поставил пятерку, хотя ответ свой он начал с признания, что в одном из разделов так и не разобрался.

У Юрасовой живой, восприимчивый ум… Но она должна знать: университет требует полной отдачи сил.

Мысль возвратилась к недавним экзаменам. Лентяй Кодинец думал выехать на карандашах, сам же — ни бум-бум. Мастер «цельностянутых» работ. Ну, какой смысл держать посредственных ленивцев в университете, тащить их за уши? Их надо сначала на заводе научить уважать труд; сбить шелуху наглости, свойственную бездельникам.

Прозоровская была озабочена одним — выплыть! Память у нее завидная, душу же в учение она совсем не вкладывает. Ясно, что на химфаке оказалась случайно и диплом ей понадобится только как дополнение к приданому. Обучить бы ее ремеслу… Конечно, тройка Прозоровской имеет цену много меньшую, чем тройка Юрасовой.

Вот Павел Громаков — это стоящий парень. Кремневый. На первом и втором курсах ему придется трудновато. А к третьему — наберет высоту и многих оставит позади себя. Упорный, любознательный. Как хорошо выступил он на недавнем партийном собрании… Никаких словесных побрякушек.

Отвечал он сегодня туговато, но чувствовалось, что фундамент складывает прочный.

И Саша Захарова — молодчина. Сейчас, правда, многое воспринимает по-школярски, но трудолюбие, желание стать химиком возьмут свое.

Багрянцев вспомнил свои студенческие годы… Чуть ли не круглые сутки проводил в лабораториях. Гнутов похваливал, но и только… А наставником, подлинным наставником, был Тураев.

Они вечно околачивались то в доме у него, то ждали на улице, чтобы «случайно» пройти рядом хотя бы квартал вместе.

Вся жизнь Тураева, склад его характера, манера держать себя непринужденно и с достоинством, даже одежда, нравилась им. Они охотно приглашали его на свои комсомольские собрания, любили его острые, предельно честные выступления. Без приседания, как перед детьми, без высокомерия маститого. В Николае Федоровиче всегда чувствовалось уважение к личности и достоинству человека, даже если этот человек еще очень молод и несмышлен.

Помнится, какой неимоверный шум был поднят в университете после того, как в рукописном журнале филологов обнаружили стихи доморощенного поэта: «Я хочу ходить без штанов — у меня красивые ноги».

«Позор! Пошлятина! Наказать!» — кричали самые горячие. А Николай Федорович сказал: «В юности, когда человек стремится во что бы то ни стало утвердить свою личность, он подчас делает это неумно. Вы поверите, что в студенческие годы я был редактором рукописного журнала «Конгломерат нелепостей…» — органа безумцев? Вы поделом всыпали любителю ходить без штанов, но, право же, большего он не стоит».

Багрянцев улыбнулся, вспомнив несчастное лицо незадачливого поэта. «Да, я неудачно утверждал себя», — признался он.

…Багрянцев стал пробираться ближе к выходу из троллейбуса.

Собственно, Тураев же склонил Игоря пойти в аспирантуру, поддержал выбранную им тему диссертации «Синтез и свойства ферритов металлов», заинтересовал этой темой кафедру физики, завод, изготовляющий счетные машины. Для вещества «память» в запоминающих устройствах этих машин работа Багрянцева была весьма полезна. Месяца через три можно будет, пожалуй, предстать перед ученым советом…

Но не странно ли: уже сделанное кажется давно пройденным, вчерашним днем… Будто кто-то другой тогда мучился, искал.

Теперь, когда человек и полимеры побывали в космосе, приблизилась вплотную космохимия, неудержимо притягивала к себе, звала к новому… Высокие температуры — вот чему бы посвятить поиски…

На тротуаре промелькнула девичья фигурка. Юрасова! Нет, не она. Лешка меньше росточком и быстрее ходит. Странное имя. А к ней очень подходит.

Зима выдалась какая-то странная: почти бесснежная, временами похожая на раннюю весну. Когда Лешка после экзаменов, в воскресенье, приехала на каникулы в Пятиморск, он встретил ее ослепительным солнцем и, по своему обыкновению… грязью.

Правда, грязь эта была февральская, слегка прихваченная поверху ночным морозцем, присмиревшая до поры до времени, но все же грязь.

С вокзала Лешка отправилась домой пешком, тем более что этим же поездом, только в другом вагоне, приехал и Панарин, отнявший у нее на вокзале довольно увесистый чемодан (маме — электрический утюг, Севке — коньки, папе — два тома Вилиса Лациса и пуховые носки, имеющие особый вес, так как из-за них она дважды ездила на «барахолку»). Стасик, сгибаясь под бременем двух чемоданов, все же находил в себе силы острить: