Борис Изюмский - Девять лет

Но когда через несколько дней пошел на работу, опять все нахлынуло с еще большей силой. Он не был безвольным человеком, и обстоятельства не раз подтверждали это, но сейчас ничего не мог поделать с собой. Он не мог не видеть Леокадию. Жизнь без нее становилась невыносимой, и Куприянов снова послал письмо, рассказал о болезни, умоляя написать ему «до востребования» хотя бы несколько строк.

«Неужели и в этом мне будет отказано?»

Бабушку — Ирину Михайловну — уложили с обострением радикулита в больницу, поэтому в садик за братом отправилась Иришка.

Такие поручения она очень любила: сразу чувствуешь себя взрослым человеком. И в детсадике интересно.

Тетя Леша, мамина подруга, рассказывала, что всю мебель для детсадика они сделали в своей мастерской. Вот бы в интернат заглянуть! Тетя Леша говорила, что они и полки для городской библиотеки сделали и скамьи для парка. А еще рассказала, как они праздновали день рождения Ленина и к ним пришли в гости старые коммунисты.

В интернате, оказывается, есть сводные отряды, и лучший из них поехал в Москву. Везет же людям!

Иришка ускорила шаг — не опоздать бы к Ванюшке. Отношение ее к брату прошло ряд превращений. Сначала, когда Вани еще не было, она просила маму: «Сроди мне назавтра братика». Когда же он появился и стал орать, забирать все внимание матери, Иришка начала ревновать к этому крикуну, старалась даже не подходить к нему. А потом, как-то незаметно, пришло покровительственное отношение, и она с готовностью присматривала за братом.

…Иришка вошла в коттедж, отведенный под детский сад.

В столовой поглядывал вниз с буфета огромный плюшевый слоненок в штанах из голубого бархата. Иришка приоткрыла дверь в спальню, в туалетную, где «именные» горшочки, как зеленые соты, угнездились в деревянных стойках вдоль стены, и, наконец, обнаружила брата среди карликовых гардеробов. На каждом наклеен рисунок: то арбуз, то козел, то клубника, чтобы владелец легче мог разыскать именно свою дверцу.

Ваня усердно сколупывал картинку — морковку, и его маленькое скуластое лицо было озабоченно.

— Ты зачем? — напустилась на него сестра. — Домой, домой! — подражая голосу матери, взяла она за руку мальчика. — Ах, бессовестный!

По дороге она вспомнила, что здесь недалеко живет папа, и решила на минуту заглянуть к нему.

Иржанов снимал небольшую комнату в шесть метров у старого мастера Самсоныча. Тот ушел на пенсию и с огорчением сетовал, что «выработался». Комнату Самсоныч отдал Иржанову не из-за денег — у него была неплохая пенсия, и дети помогали, — а потому, что чувствовал симпатию к своему незадачливому ученику, любил вечерами побеседовать с ним.

Когда Иришка вошла к отцу, он делал эскизные наброски для будущей картины «На Севере дальнем». Анатолий задумал ее давно, еще там…

Заслышав голос Иришки, Анатолий отложил альбом.

— О, да ты, доченка, не одна? Здравствуй, Ваня.

Иришка недовольно оглядела маленькую комнату отца: книги на стульях, на подоконнике; на полке, заменяющей буфет, — тарелка, стакан, чайник.

— Как жить в таком разорении? — сказала она, повторив где-то услышанную фразу.

— Ничего, проживем, — улыбнулся Иржанов. — Значит, послезавтра в школу?

— Да, — без энтузиазма подтвердила девочка. Видно, не хотелось ей расставаться с вольницей под бабушкиным крылом.

— Ты читать умеешь?

— Частично, — уклончиво ответила она.

— А считать?

— Мама мне объясняла, но я все растрясла…

— Жаль, — усмехнулся отец, — а я тебе что-то приготовил.

Он достал из чемодана сверток, развернул его.

— О, форма! И мама мне купила.

— Ничего, запасная будет. И на вот еще. — Он протянул тетрадь для рисования, коробку цветных карандашей.

У нее разгорелись глаза.

— Я рисовать люблю!

— Ну, ты пока нарисуй что-нибудь, а мы с Ваней сходим воды принесем.

Мальчик с удовольствием вцепился в дужку ведра. Они пошли к колонке на улице. Когда возвратились с ведром, наполненным водой, Иришка протянула отцу рисунок: девчонка буйно танцевала с шарфом в руках. В рисунке были движение и фантазия. Иржанов поразился:

— Ты давно рисуешь?

— С детства.

Он достал свой альбом.

— Вот, посмотри.

Иришка начала перелистывать альбом.

— Ой, это мама!

— Нет, похожа на нее, — смутившись, сказал Иржанов. Не дай бог, еще передаст Вере, что видела ее портрет. — Я тебя буду учить рисовать.

— Сейчас?

— Нет, всегда. Ваня, возьми шоколадку.

— Папа, а кого ты больше любишь: меня или его? — вдруг строго спросила девочка.

— Вы оба хорошие.

— А дядя Федя больше любит Ваню.

— Это ты придумала.

— Нет, его больше, — она кивнула на братика, тот уплетал шоколад, — и мне обидно…

Иржанов посмотрел на часы: надо было идти в клуб, оформлять читальный зал.

— Ну-ка, пошли, друзья, я вас провожу немного.

Небо до самого горизонта заволокло черными тучами. Они зловеще клубились, словно поднимались со дна моря.

Тревожно кричали чайки. Где-то совсем недалеко рычал гром, и хищные молнии метили в невидимые цели.

Пятиморск словно бы съежился, робко притих.

Иржанов довел детей почти до их дома, и они, взявшись за руки, побежали. Хлынул ливень, но дети успели вбежать в подъезд. Анатолий переждал ливень в магазине и отправился в клуб.

Вера с облегчением вздохнула, когда появились сын и дочь.

— Где вы пропадали? — сердито набросилась она на Иришку.

— Мы были у моего папы.

— Дядя Толя дал мне шоколадку, — объявил Ваня.

Он мог об этом и не говорить — достаточно было посмотреть на его перепачканную рожицу.

— Страшно умно, перед обедом… — пробурчала Вера.

— А мне папа подарил… — Иришка показала форму и альбом. — Будет учить рисовать.

Новый раскат грома заставил Веру побледнеть. Казалось, зашатались стены дома.

Она приникла к окну. Над морем огненные стрелы распарывали черную стену. Одна из молний ударила в громоотвод элеватора. Вера вздрогнула. Она с детства боялась грозы, но сейчас какая-то сила удерживала ее у окна. Ей казалось, что, оставаясь здесь, она разделяет опасность с Федей и ему не так страшно где-то там, в пекле грозы.

«Понесла же его нелегкая в такую погоду на рыбалку, — со все возрастающей тревогой думала Вера. — Вечная мужская беспечность. Перекладывают груз домашних забот на нас, а сами…»

Ну, к Федору-то, положим, это обвинение не относилось, он помогал ей как только мог, никогда не считался, какая работа «мужская» и какая «женская». Но разве не безобразие — закатиться на много часов в такую грозу кто его знает куда?

Вера постирала детское белье, вымыла полы, а Федора все не было. То и дело она подходила к окну.

Над морем появились первые просветы. Тучи выгнулись черным мостом и уползали за горизонт. Вечернее солнце осветило залив.