Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

Мы не располагаем точными сведениями о дате знакомства Коровина с Крайтором. Возможно, оно произошло в то же время. По воспоминаниям известного искусствоведа и коллекционера С. А. Белица, в этот период в окружении художника находился художник К., который «…часто покупал у К. А. (Константина Алексеевича. — Сост. ) картины и их перепродавал с большими барышами, в особенности когда К. А. нуждался в деньгах. <���…> Иногда К. А. прибегал к хитростям. По Москве разносился слух, что у К. А был сердечный припадок, это доходило до художника К., он прибегал; К. А. лежал в кровати и стонал. Художник К. начинал ходить по квартире и со всех углов вытаскивать картины, этюды, подносить к кровати К. А., и начиналась торговля. Наконец договаривались, и художник К. расплачивался и увозил с собой картины» (ОР ГТГ. Ф. 216. Ед. хр. 39. Лл. 1 об.-2). Дальнейшее развитие событий с учетом того, что Крайтор являлся обладателем богатого собрания произведений Коровина, дает основания предположить, что художник К. и И. К. Крайтор — одно и то же лицо.

Письма знаменитого художника к коллекционеру, позднее к ответственному работнику Наркомпроса Ивану Кондратьевичу Крайтору, с обращениями: «дорогой Иван Кондратьевич», «голубчик Кондратьевич», «милый Кондратьевич», «Кондратьевич», носят открытый, доверительный характер. Таким образом, в то время К. А. Коровин считал его не только своим посредником в продаже картин и помощником в устранении бытовых неурядиц, но и близким человеком.

Коллекция писем (1915–1921) относится к последним годам жизни К. А. Коровина в России. Три первых письма (18.11.1915, 07.07.1916, 18.07.1916) содержат информацию о продаже картин, о новых творческих замыслах, о его поездках в Крым и южных впечатлениях, о предполагаемой поездке на фронт.

Все остальные письма ([1917–1918]—1921) относятся к сложному периоду в жизни России, наступившему после Октябрьской революции. За исключением нескольких писем из Охотина, где находилась его старая дача с любимой мастерской, все они были отправлены Коровиным из имения Островно станции Удомля Вышневолоцкого уезда Тверской губернии, куда семья художника вынуждена была переехать. В 1919 г., во времена военного коммунизма, жить в Москве с женой и больным сыном, не имея твердого государственного пайка, было практически невозможно. Многие москвичи стремились перебраться в сельскую местность. В Охотине жить было небезопасно, так как оно уже подвергалось нападением окрестных жителей и, несмотря на охранную грамоту, находилось под постоянной угрозой реквизиции. Новое местожительство было выбрано неслучайно. Художник В. В. Рождественский вспоминал: «…Абрам Ефимович Архипов, Константин Алексеевич Коровин и я остановились на Тверской губернии. […] мы, посовещавшись, решили ехать на станцию Удомля. […] привлекало еще то, что здесь до революции жили художники Левитан, Жуковский, Богданов-Бельский, Бялыницкий-Бируля, Степанов и др., а потому население привыкло к художникам. Архипов прекрасно устроился на берегу озера Удомля, в усадьбе покойного врача Якубовича. Мы с Коровиным и профессором эстетики Вышеславцевым поселились в небольшой усадьбе, скорее даче, верстах в пяти от Удомли. Дача была недалеко от имения Островно, где когда-то жил и работал Левитан, а во время нашего приезда находился художник Богданов-Бельский с женой. В имении Островно от старинного дома шла дорожка к озеру, заросшему кугой и камышом; в нем водились крупные щуки. Все это сманило Коровина в Островну, и мы расстались» ( Рождественский В. В. Из воспоминаний художника. М., 1958. С. 119–123).

Необходимо отметить, что именно период пребывания художника в Тверской губернии изучен менее всего из-за небольшого количества сохранившихся документов. Из представленных писем вырисовывается суровая картина его жизни в это время. Коровина и его близких преследуют бесконечные болезни. У него прогрессирует болезнь сердца, и — что особенно трагично для художника — временами отказывает правая рука. Часто болеет жена. В доме голодно, не хватает хлеба, молока, «сахар снится во сне». Нет спичек и свечей. Нет денег, вся надежда на продажу картин. Самое страшное при таком положении дел — постепенное исчезновение художественных материалов: красок, холста и др., однако Коровин, несмотря ни на что, продолжает работать. Почти в каждом его письме есть упоминания о новых произведениях. Он интересуется художественной жизнью Москвы, мечтает о персональной выставке. Последняя была организована в 1921 г. при активном содействии Крайтора, которому Коровин передает все свои произведения, отобранные для показа.

В 1923 г. Крайтор получает заграничный паспорт и уезжает в командировку во Францию с бесценным багажом — картинами Коровина, доверенными «милому Кондратьевичу» для устройства выставки. За границу уезжает с семьей и Коровин. Их взаимоотношения за рубежом складывалось непросто. «Крайтора я не видел два года. И где картины мои, что у него, не знаю», — пишет Коровин в 1927 г. их общему приятелю П. И. Суворову (ОР ГТГ. Ф. 97. Ед. хр. 2. Л. 1). В том же году, отвечая на присланные вопросы сотрудника Третьяковской галереи А. С. Галушкиной, составляющей биографию художника, он сообщает: «Последние работы мои в Москве были представлены на выставке в 1920 г. (1921. — Сост. ) […]. Картины этой выставки находятся у И. К. Крайтора […], а Крайтор где находится — не знаю» (ОР ГТГ. Ф. 97. Ед. хр. 114. Л. 8. См. также: Хвойник И. Константин Коровин. К выставке работ / Под ред. И. К. Крайтора. М., 1921). В середине 20-х — начале 30-х годов Крайтор обосновался в Голландии, и, по-видимому, связь его с Коровиным была прервана. В выявленных нами документах сведений об их общении и о местонахождении картин Коровина после возвращения Крайтора во Францию не обнаружено. В этой связи значительный интерес представляют воспоминания художника-графика И. И. Мозалевского, в которых описаны его встречи с Коровиным и Крайтором и приводится версия о присвоении Крайтором «коровинского наследства» ( Мозалевский И. И. Моя жизнь в Париже. ОР ГТГ. Ф. 60. Ед. хр. 729). В Париже Крайтор жил на улице Сольнье (rue Saulnier), 20, в трехкомнатной квартире, где размещалась и его коллекция картин. Он был одинок, а из-за частых болезней, особенно после Второй мировой войны, редко бывал в обществе. «Работоспособность моя сильно понижена. В 10–20 раз медленнее приходится все делать, да притом одному […]. Печь, уборка, кухня и проч., проч. Единственная надежда, что кто-либо из моих приедет и захватит часть лучших собранных вещей, иначе все пропадет» (из письма И. К. Крайтора к И. Э. Грабарю от 17 марта 1951 г. — См.: ОР ГТГ. Ф. 106. Ед. хр. 6518. Л. 5 об.). В 50-х годах при содействии И. Э. Грабаря его смогла навестить сестра — А. К. Крайтор. После смерти Крайтора 19 декабря 1957 г. «…квартира была опечатана […], что случилось с его картинами, этюдами, записками, мы ничего не знаем» (из письма сотрудника парижской газеты «Русские Новости» Могилевского к журналисту В. А. Курилову. — См.: ОР ГТГ. Ф. 60. Ед. хр. 133. Л. 2). В России Иван Кондратьевич был женат на Софье Ивановне Дока. По-видимому, часть коллекции осталась у нее в Москве; об этом свидетельствуют документы государственных учреждений, присланные И. К. Крайтору и С. И. Дока в 1929 и 1931 гг., несмотря на то что Крайтор уже давно жил за границей, на их московский адрес, регламентирующие права и обязанности обладателей частных коллекций (ОР ГТГ. Ф. 230. Ед. хр. 32, 33). Кроме того, на Выставке русского искусства из частных коллекций в Минске 1965–1966 гг. были представлены семь полотен Коровина, принадлежащих С. И. Дока-Крайтор и А. К. Крайтор (см.: Выставка русского искусства из частных собраний / Государственный художественный музей БССР. Минск, 1966. С. 13).