Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

— Постойте, Иван Иванович, — озабоченный взгляд в окно и на дверь. — Ради Бога, о политике ни слова. Я сейчас на кухне посмотрю, нет ли кого там.

Пациент отлучился на мгновенье и, вернувшись, шепотом продолжал:

— Сегодня, представьте, какой-то солдат на кухню вошел, говорит: «Барин, не купите ли баранки?» И достает из-за пазухи баранки. Три года не видали! Страшно, называет барином. Думаю — подвох. Солдат, должно быть, переодетый — не солдат, думаю.

— Баранки, — говорю. — Я ведь не барин — баранок не ем. А баранки вот прямо как вот от Филиппова.

— У меня и хлеб есть. Не нужно ли?

— Хлеба могу взять. Хлеб — другое дело.

— Ну, — говорит, — я сейчас принесу.

И ушел, а баранки оставил на столе, на кухне.

— И сейчас лежат?

— Лежат.

— Покажите-ка.

Хозяин приоткрыл дверь в кухню, и оба издали посмотрели на баранки, которые лежали на столе.

Иван Иванович наконец осмелился, подошел ближе и с опаской пощупал баранку.

— Свежие…

— Не трогайте, Иван Иванович.

— Чего ж вы боитесь? Я их куплю.

— Не надо, Иван Иванович. Сохрани Господь. Скажут — буржуи.

— Я ведь для больных покупаю. Мне можно.

— Иван Иванович, потише… И я-то сам хорош — «Господь». Может, он притаился за дверьми. Услышит.

В дверь постучали. Вошел солдат и пристально посмотрел на Ивана Ивановича. Потом позвал хозяина за дверь.

— Вот, барин, — оглянувшись, сказал он, — принес хлеб, только при чужом-то мне опасно… Давайте деньги скорей, а баранки пущай у вас остаются. Не говорите, что мои. Время такое — опасно. Пропасть можно…

И солдат ушел. Хозяин совсем растерялся.

— Несомненный подвох! Как хотите, Иван Иванович, а я уйду. Неспроста он эти баранки оставил.

И он стал одеваться.

На улице Иван Иванович спросил:

— Куда же вы уходите?

— На неделю уйду. Куда глаза глядят. В Кунцево уйду или на Воробьевы горы. На реку посмотрю. Тяжело… Баранки…

Иван Иванович остановился, внимательно посмотрел на приятеля-пациента и сказал:

— Ну-ка, дайте-ка, я пульс пощупаю… М-да… здорово вы расстроились…

— Молчите, Иван Иванович, что вы? — сказал приятель, озираясь. — Услышат ведь!.. Почему, спросят, расстроился… Баранки — тут и пропал…

— Ну, дошли! — сказал Иван Иванович. — До Геркулесовых столпов.

Через неделю вернулся ночью приятель Ивана Ивановича к себе. Вошел со двора. На столе лежал черствый хлеб и баранки.

Приятель Ивана Ивановича разделся, лег в постель и украдкой взял одну баранку. Грыз ее в темноте, глядя в потолок, и говорил про себя: «Да-с, Иван Иванович, верно… все верно… Геркулесовы столпы!..»

Хорошо весной в деревне. Апрель. Солнце. В невыразимой радости голубеют дальние леса. Белыми пуховками покрыты розовые ветви вербы. У скворечника над сараем заливается скворец. Набухли почки яблонь и розовеют на фоне голубого неба. Блестят лужи у оврага, где в тени седой ольхи лежит еще тающий последний снег.

Все в какой-то глубокой радости, и резко светит солнце — ветви деревьев в узорах, как кружево.

— Вот радость, — говорит доктор Иван Иванович, — что уехали из Москвы. В деревне прямо рай.

Доктор Иван Иванович смотрит в окно. Сидит у столика, ест калач с икрой, запивает чаем.

— Вот ведь, — сказал он, — час гляжу: петухи дерутся. Вот дурачье! Как колошматят друг друга, перья летят. Кругом так хорошо, а они дерутся… А ведь замечательная штука — жизнь! Я клинический врач, насмотришься на больных и поймешь, какое благо жизнь. Хотя бы одна лишь радость созерцания природы. Живешь, так сказать, в таком-то веке, конечно. Читаешь историю прошлого и удивляешься: сколько ерунды было!

Он насмешливо улыбнулся и продолжал:

— Теперь этого уже, разумеется, быть не может — прогресс, цивилизация, культура! Так и говорят: культурный век!.. И чего люди ратоборствуют? Вот как эти петухи? Жизнь на нашей тайной земле так коротка!.. Смерть. А что это такое — смерть? Никто не знает, и никто не узнает никогда…

— Один ученый — не помню имени — сказал… — вступил в разговор, кушая пасху с куличом, мой родственник — студент филологического факультета.

— Какой это ученый? — спросил его мой приятель Николай Васильевич Курин.

— Постой, — перебил доктор Иван Иванович, — а что сказал ученый?

— Это тот, — задумчиво ответил студент, — который нашел в Китае пекинского человека. Скелет. Зубы у него были, как у волка. Клыки. Впоследствии было найдено даже кладбище пещерных людей. Целого скелета не было. Ученые полагают, что они ели друг друга. У одного скелета головы не было. Как ему голову отъели и кто — неизвестно.

— Эко! — удивился крестьянин-охотник Герасим Дементьевич. — А вот волки-то друг дружку не жрут.

— Да ведь это очень давно было, — сказал студент. — Пекинский человек жил в доисторическую эпоху, миллион лет назад, может быть, бегал на четвереньках.

— У нас этакий-то был в Петрове, — сказал Герасим, — Будяев, железом торговал, богатый. Завсегда, когда выпивши был, на четвереньках ползал. За картами поссорились, так он ухо одному откусил. В драке, конечно. Но чтобы голову отъесть — это неслыханно. Трудно поверить. Может быть, ему голову отрубили сабелью?

— Тогда не было железа и рубить было нечем, — строго сказал Николай Курин. — Дикие люди были, как звери, и всегда дрались.

— Так это и сейчас драться любят. Вот у нас буховские всегда с остеевскими в драку друг на дружку лезут. «Потому, — говорят, — вы не наши, а заречные…» Вот поди тут! А приход у них один — Покрова, молятся вместе. А в Покрове давно уж, по осени, церковь ограбили, и не нашли, кто ограбил. Так вот сейчас, кто ни едет на мельницу молоть, — когда Покровом селом едешь, обязательно тебе крикнут: «Эй, жулик буховский, церковь ограбил!» Кажинного, кто ни едет, — облают.

— А что этот ученый, — спросил Николай Курин, — когда нашел этого человека скелет, — на нем одежды не было?

— Нет, там тепло — голые ходили.

— У нас не походишь… — заметил Герасим. — Летом комарье и слепни заедят, а зимой, в мороз — сунься-ка!

— Там тепло было. Вот в Греции, давно ли, все голые ходили: Аполлон, Венера…

— Неужто? — засмеялся Герасим. — Срамота-то какая! Неужто правда? У нас этакого нет. Ежели летом купаться девки пойдут, так далече уходят на речку, чтобы не видали, — боятся.

— Людоеды и сейчас в Африке есть, — сказал доктор. — Тоже голые ходят. Только едят они белого человека, своих не трогают.

— Николая есть не станут, что в нем — шкелет! — сказал приятель Василий Сергеевич. — А ученые ваши и покойникам покоя не дают. И почем они знают, что скелету миллион лет? Ведь это в известку кости превращаются. Миллион лет! Очки втирают!.. Чертов палец видали? Окаменелость! От дохлых чертей осталась. Испокон веков! Вот покажи вашему грамотею чертов палец — пусть скажет, сколько ему лет.