Иван Сабило - Последние каникулы

— Хорошо, да?.. В такой машине да с Наденькой бы!

Федор смутился: только что этот человек напирал на высокие материи, слово красивое произнес — «талант», а тут ему Наденька для интерьера нужна. Федору захотелось к матери, но он, как гость, был не волен распоряжаться собой.

— Садись, друг, опробуем!

Они покатили по пыльной, в колдобинах и ямах улице. Выехали на шоссе, повернули на песчаную дорогу со следами копыт. Миновали двухэтажную больницу с красной чашей и змеей на кирпичной стене и скрылись в лесу.

— Ты о машине мечтал? — спросил Григорий.

— Еще не успел. Я самолеты люблю.

— Самолеты для неба годятся, а для земли — машина… Чай, батя твой давно мог подкопить на машину, а он, будто миллионер какой, все на поселковую ребятню тратится. Будто и забот никаких. И хоть бы ребятня была сиротская, несчастная, а то живут при родителях, многие из которых свою зарплату не на чадунюшек своих тратят, а на винный отдел. А батя твой навроде поселковой няньки, будто и забот никаких. И это при том, что детки у него постарше тебя и пошире в плечах.

«Зачем он об этом? Что за удовольствие получают люди, когда лезут не в свои дела? И ведь выгоды никакой!»

Лес кончился, машина выскочила на широкий низкий берег озера — глазам открылся невиданно-голубой, солнечный простор Ладоги. На песке лежат опрокинутые лодки. Возле одной из них мужчина в белой майке с пятью олимпийскими кольцами на груди смолит днище. Горит костер, чуть шевеля бледными на солнце лохмотьями пламени; возле костра молодая женщина чистит картошку, а возле нее копается в песке темноволосый курчавый малыш в оранжевых плавках.

— Что ни год, все больше лодок становится, — сказал Григорий и заглушил мотор возле зеленого сарая. — Больше лодок — больше браконьеров — закон озера!

— А там — крепость Орешек, — показал Федор на каменный остров, поднявшийся из воды недалеко от них.

— Точно… Ох ты, смотри!

В воду с берега входил черно-бурый лось. Когда ему сделалось по грудь, остановился, рога-лопаты медленно повернул к берегу, где заливалась крохотная рябая собачонка, — она бегала возле воды и аж постанывала от восторга, что видит такое чудовище.

— Сохатый, — уважительно произнес Григорий. — Вишь, прямо к нам забрел, чай, необходимое дело привело. Такое редко случается, чтобы на глазах у всех и среди бела дня. Ты лосей видел?

— Только по телевизору.

— Пойди к нему, погляди. И сюда возвращайся, к сараю. Зимой у меня тут катер стоит, а летом мотор храню и кое-что по мелочам.

Федор направился к лосю. Собачонка, завидев человека, залилась пуще прежнего. Вскочила в воду и, суетливо поглядывая на подходившего Федора, норовила броситься вплавь на лесного гиганта.

Сохатому надоел ее визг. Подняв голову, он смотрел в озеро. В синей дымке был хорошо виден противоположный берег Шлиссельбургской губы. Над ним крохотной серебристой звездочкой скользил самолет, оставляя за собой чуть заметный белый след.

— Поди сюда, голубчик, — позвал Федор лося. Тот качнул рогами, понюхал воду. Вошел глубже и поплыл, держа голову высоко над водой. Он плыл широкими толчками, издавая при этом такой шум, будто несколько мощных весел гнали громадную лодку. Его темная холка шевелилась, вздрагивала, а густая борода иногда касалась воды. Он быстро удалялся от берега — никаких человеческих сил не хватило бы угнаться за ним.

Федор пожалел, что рядом не было Али. Он мысленно перенес ее с шумной улицы, по которой мчатся грохочущие машины и трамваи, сюда, на берег, и несколько мгновений вместе с ней следил, как по солнечной воде плывет красавец лось. Обидно было наблюдать это зрелище одному, без Али, и он, махнув лосю на прощание рукой, направился к машине. Взбудораженная было незваным гостем собачонка теперь, свернувшись колечком, лежала на песке. У сарая хлопотал Григорий — наливал из белой полиэтиленовой канистры бензин в плоский коричневый бачок.

— Уплыл? — спросил он, выпрямляясь и поднося к глазам руку. — Ага, во дает, уже до середины добрался! Тут наискосок до того берега километров пять-шесть будет. Как под мотором!.. Чай, неспроста сюда прибрел, может, подругу искал. Это он рискует здесь ошиваться, могут подстрелить, охочий народ всегда отыщется… Как-нибудь махнем с тобой за рыбкой?

Федор с недоверием посмотрел на него, ему показался таким симпатичным этот Григорий. Кроме летчика Вячеслава Александровича, у Федора не было близких мужчин, и когда Вячеслав Александрович погиб, стало казаться, что никогда уже он не будет иметь взрослого друга. Заметив на улице своего ровесника, идущего с отцом, Федор часто подолгу разглядывал их, ДВОИХ, и чувствовал, как жестокая зависть кусала ему сердце.

— Рыбка тут — высший сорт: лещи, сиги, а то и лосось. А еще бывает, что и царица форель, и сам царь осетр! Но это запретный плод. Впрочем, кто ходит у воды — попробует всякой рыбки…

На берегу появились двое — вынырнули из кустов, что подступили к самой воде, остановились. В руках у первого — какой-то куцый предмет, похожий на короткоствольную винтовку. Он вскинул ее, прицелился в лося и выстрелил — тут же отозвалось хлесткое эхо. Взвизгнула собачонка, бросилась наутек. Испугался и заплакал малыш у ног женщины. Медленно выпрямился над лодкой мужчина, погрозил парням кулаком. Только лось продолжал плыть, словно бы не слышал выстрела.

— Судаков и Циклоп припожаловали, — объявил Григорий. — Где-то мелкашный самострел откопали, чай, от такого баловства до беды недалеко.

— Зачем он в лося целил? — недовольно спросил Федор. — Ему что, делать нечего?

— Черт его знает, дурака… Эй, Сашок, почему ты здесь, кто машины моет?

Те остановились, долго смотрели на Григория, будто впервые видели, нехотя подошли.

— Знакомься, Федя: это — Саша Судаков, мой коллега по гаражу. Раньше тоже был шофером, а теперь…

— Не надо песен, — оборвал Судаков.

— Не надо так не надо, — согласился Григорий. — А тот — Витя Петроченко, по прозищу…

— Без прозвища, — перебил Судаков. — А машину свою паршивую теперь сам будешь мыть, понял? Я в отпуске.

Он вытащил из кармана мятую газету и завернул в нее самострел.

— Откуда ружьишко? — улыбался Григорий. — Чай, охотником стал?

— Тебя не касается, я в отпуске.

— Отпуск — хорошо, — не замечая вызывающего тона парня, балагурил Григорий. — Куда-нибудь собираешься или тут решил отдыхать? У нас тоже можно отдохнуть не слабей, чем в других знаменитых местах, верно?

Судаков уже не слушал. Повернувшись к Федору, лениво поинтересовался:

— На похороны прикатил?

Федору не нравился этот неожиданный Судаков, не нравилось, как он разговаривал с Григорием, как высокомерно справился о цели приезда. Было в нем что-то от Арика Александрова — нахальное, бесцеремонное. Можно не отвечать Судакову, открыть дверцу и сесть в машину: дескать, плевать я хотел на тебя, Саша Судаков, и думай обо мне как хочешь. Нужно было так и сделать, но рядом стоял Григорий, и Федор сказал: