Иван Сабило - Последние каникулы

Мимо Федора торопливо прошагал рослый парень в джинсах и голубой футболке, в руке он держал суковатую, обожженную на огне и поблескивающую лаком палку.

— Разрешите, — попросил он, и люди расступились, освобождая для него узкий проход. Парень подошел к высокому бородатому человеку, подал палку, а тот наклонился и положил ее в гроб, на цветы.

— Кажется, это Коля, твой двоюродный брат, — чуть слышно проговорила мама и показала глазами на парня, что принес палку. Но люди снова сомкнулись, и Федор не успел разглядеть его.

— Зачем они положили палку?

— Много лет она была ему помощницей, наверное, решили не разлучать их…

Федору удалось нащупать под ногами какое-то возвышение, он встал на него и теперь хорошо видел, что делалось впереди, за плотным людским кольцом. Невысокий коренастый человек в темно-коричневом пиджаке и черном галстуке подошел к отцу Федора, что-то ему сказал, и отец кивнул. Коренастый повернулся, медленно заговорил:

— Сегодня мы все прощаемся с вами, дорогой Максим Николаевич…

Мама Федора, державшаяся возле высокой сутулой женщины, спросила у нее, кто сейчас говорит, и та шепнула, что это заводской партийный секретарь.

— …Вы были мужественным человеком, вы были героем Великой Отечественной, вы каждым своим шагом и каждым поступком приближали победу, вы и ваши товарищи по оружию в смертельной схватке с врагом отстояли священную ленинградскую землю…

Федор заметил, что издали, с высоты песчаного холмика, который должен был засыпать могилу, на него пристально смотрел худенький светловолосый паренек, смотрел так, будто собирался окликнуть Федора по имени. Что-то знакомое-знакомое, даже близкое показалось Федору в лице паренька, и наконец он понял, что этот незнакомец похож на него, на Федора.

— …В мирное время вы являли собой пример благородства и бескорыстия, вы были нашим другом, нашим учителем… Кто знает, отчего так происходит у людей, что одни живут только для себя, тогда как другие живут для других, отдавая всю свою жизнь, всего себя людям…

Паренек спрыгнул с холмика, подошел к отцу Федора, что-то шепнул на ухо. Отец выпрямился и посмотрел туда, где, возвышаясь над толпой, стоял Федор. Взгляды их встретились, Федор увидел, как в глазах отца скорбь отступала, возникало сомнение, потом удивление и наконец восхищение, что его сын, его Федька стал таким большим и что в тяжелую для отца минуту он здесь, рядом с ним.

Отец обеспокоенно огляделся, и Федор догадался, что он искал маму, Антонину Сергеевну.

«Здесь она, — мысленно произнес Федор. — Мы приехали к тебе вместе». Ему показалось, отец понял, потому что он вздохнул и будто посветлел лицом.

Тихо, чтобы не мешать говорившему, заплакали женщины. У самой могилы вскрикнула бабушка Аня, ее удерживали, не пускали…

— …Мы, жители поселка, хорошо и долго знаем большую семью Опалевых и гордимся, что среди нас живут такие люди, старшим из которых по годам и по человеческому званию были вы, Максим Николаевич…

Отец Федора наконец разглядел Антонину Сергеевну и заторопился, пробираясь к ней. Федор сошел с возвышения, сказал матери:

— Папа идет.

— Где? — испугалась она и, заметив, что слева, огибая толпу, к ним направляется ее бывший муж, осторожно поднесла палец к губам.

Рудольф Максимович остановился, чуть наклонил голову — поздоровался. Вернулся на прежнее место и встал у гроба. А к Федору подошел паренек, что первым заметил их с матерью.

— Ты — Федька, я тебя по телевизору на ринге видел. А это — твоя мама?

— Тише. Ты кто?

— Егор Опалев, твой брат… Вишь, дедушку хороним?.. Врачи сказали, будто он от сердца умер, но врачи не все понимают, не знают они всей дедушкиной жизни. Он из-за канала умер. На берегу гребной канал выкопали для байдарочников и каноистов, этот канал нужно цементом укреплять, а они просто так плиты клали. Вода вымоет из-под плит землю, и они лягут на дно, замусорят Ладогу… Дедушка все уговаривал, доказывал, хотел как лучше, и вот теперь…

Он говорил, а в глазах его копились, копились две крупных слезы, пока он не смахнул их ладонью.

Люди сдвинулись, подались ближе к гробу. Женщины заплакали громче, бабушка Аня упала на колени:

— Куда ж ты, родненький, в такую даль… один!..

Раздались глухие удары молотка — забивали крышку гроба.

Мужчины подняли на длинных веревках гроб и стали осторожно опускать в яму.

Люди пошли вокруг ямы, каждый наклонялся, брал горсть земли и высыпал в могилу; раздавались гулкие удары, будто по деревянному полу кто-то скакал босиком.

— Вы надолго приехали? — спросил Егор.

— Нет, — еле слышно ответил Федор.

— Ты с нами поживешь? Я тебе катамаран покажу, мы с твоим отцом в плавание по Ладоге собираемся, катамаран построили.

— Хорошо, там видно будет.

— Ты в какой класс перешел, в десятый? Я тоже…

Мама шла вместе с сыном к дороге, изредка оглядываясь назад. Егор остановился, проговорил: «Еще свидимся» — и побежал к бабушке…

Федор и мама подходили к переезду, когда их догнал Рудольф Максимович. Поздоровался за руку с Антониной Сергеевной, прикоснулся к плечу сына, сделав вид, что выше он и достать не может, и сын чуть заметно улыбнулся. Он с удивлением разглядывал отца, раньше ему казалось, что отец большой, настоящий великан, а перед ним был человек среднего роста, сухощавый, сутулый, в общем, «типичный легковес», как сказали бы боксеры.

Сам Рудольф Максимович был поражен: он помнил, что сын — спортсмен, но никак не думал, что Федька вымахает в такого атлета. В жене он особых перемен не заметил, только вроде бы ниже ростом стала…

— Такие дела у нас, — выдохнул он наконец, не находя нужных слов. — Мы вас давно ждали… Вот, папа не дождался.

От этого неожиданного «папа» Федор вздрогнул: до сих пор он думал о себе, о том, что он лишился дедушки Максима. И только теперь понял, что сегодня не стало папиного отца.

— Мы все его знали как хорошего человека, — чуть слышно произнесла Антонина Сергеевна. — Максим Николаевич был справедливый и великодушный… Я бы очень хотела, чтобы наш Федя был похожим на него, — еще тише проговорила она и достала из сумочки носовой платок.

«Я бы теперь на ее месте этого не говорил», — подумал Федор, чувствуя неловкость за мамины слова. Он хорошо помнил, насколько несправедлива была мать к своему мужу, ко всем Опалевым, когда порвала с ними отношения. Она чуть ли не силой выпроваживала из дома отца, бабушку Аню и самого Максима Николаевича. Но возможно, мама права была в одном: решив уйти, сделала это бесповоротно.

Рудольф Максимович стал звать бывшую жену и сына к Опалевым на поминки, но Антонина Сергеевна пообещала, что пойдет туда позже, когда разойдутся люди и нужно будет убирать столы, мыть посуду и наводить в доме порядок. Она говорила, что ее приход смутил бы всех и она сама смутилась бы от их смущения. А так она не только поговорит обо всем с матерью и другими родственниками Рудольфа Максимовича, но и поможет. А сейчас ее приход вызовет излишнее любопытство и ненужные разговоры: мол, чего она прикатила в такой день?