Мартин О Кайнь - Грязь кладбищенская

Оныст , ни капли, Доти… Но Доти, то, что он говорил мне о любви:

Оныст , он так говорил, Доти. Но я знала, что это канун зимы для нашего романа, и отвечала ему вот как:

“Луна, о малютка луна Шотландии. Ты будешь безутешна нынче ночью, и ночью завтрашней, а после них бессчетными ночами, скользя одиноко по небу в тщетных поисках места у Долины Ли, где Найси и Дейрдре [69] Дейрдре и Найси – пара влюбленных, персонажи саги «Изгнание сыновей Уснеха». Их история стала одним из символов трагической любви в ирландской культуре. В конце XIX – первой половине ХХ века сюжет о несчастной любви Дейрдре и Найси стал основой для множества романтических сочинений. нашли себе приют, возлюбленные…”

Он пришел ко мне в Паршивое Поле за три недели до моей смерти, пришел с бутылкой виски. Оныст , пришел. И он так хотел любви, что его было жаль. Не знаю, Доти, манила бы я его так, если б не препятствия истинной любви. И я сказала ему вот что:

“Малютка луна Шотландии не найдет места тайного свидания”. Так я сказала. “Найси и Дейрдре не суждено вовек ни назначить встречи, ни вкусить плодов на празднике урожая их любви под милыми скалами долины Ли, долины возлюбленных”.

“Дьявол побери твою душу, отчего же нет?” – сказал он.

“Препятствия истинной любви, – отвечала я. – Чужим людям есть резон до самой смерти держать меня в разлуке с моей единственной любовью. И не дано нам иного свидания, кроме встречи на кладбище. Но вечно там мы будем отмечать праздник урожая истинной любви…”

У меня сердце разрывалось говорить ему это, Доти. Но я была права. Оныст , была права. Катрина Падинь встала меж мной и моей истинной любовью. Мелкие житейские дрязги. Она не желала видеть ни единой женщины, входящей в дом, где жил Томас Внутрях. Она хотела его земли, хотела для себя одной. Не бывало под солнцем такого, чего бы она у него не украла. Оныст …

– Это же ложь несусветная, стерва! Не воровала я и не крала ни у Томаса Внутряха, ни у кого другого. Стерва! Ты тайком напивалась в укромном уголке у Пядара Трактирщика! Пила тайком!.. Пила тайком! Не верь ей, Доти! Не верь ей!..

Эй, Муред… Муред… Эгей, Муред… Ты слыхала, что эта стерва, Нора Шонинь, обо мне сказала? Я лопну! Я лопну! Лопну!..

Я Труба Кладбищенская. Пусть услышат голос мой. Он должен быть услышан…

Здесь, на кладбище, призрак Нечувствия оскверняет гробы, выкорчевывает тела и месит тесто распадающейся плоти для хладной печи земли. Его ничуть не заботит ни закатный румянец щек, ни белизна лица, ни жемчужный блеск зубов, что составляют гордость девы. Ни крепкие члены или проворные ноги, что составляют гордость юноши. Ни язык, что увлекал толпы чарами слов и сладостным ритмом. Ни чело, что познало лавровый венок триумфа. Ни мозг, что некогда был путеводной звездой для каждого мореплавателя “в открытом море высокой науки”… Ибо они лишь лакомые кусочки свадебного пирога, что печет он для своей семьи и помощников: мухи, личинки, червя…

Там, на земле, комочки нежной пушицы на каждой болотной кочке. Таволга – божественный лекарь любого луга. Подлётки чайки осторожно метут мягкими крыльями по нагому берегу. Беззаботный голос дитяти громко звучит в горделивом росте плюща на щипце, в хвастливом ветвлении колючих кустов в живой изгороди и в спасительной кровле деревьев в роще. И задорная песня коровницы на закате доносится с дальнего берега, словно веселая музыка вновь обретенного счастья в Золотом Краю…

Но хлопья пены по краям бурлящего потока закручиваются в узких рукавах реки, покуда не становятся грязью. Бледные стебли высохшей горной травы на продуваемом насквозь торфянике уносятся в затерянные овраги по воле ветра. Безнадежно брюзжит пчела, держа путь в свой улей с полей наперстянки, где истощились запасы меда. Ласточка приглаживает перья на коньке амбара, и в трелях ее эхом отражается одиночество вихря, что воет на покинутых просторах пустыни. Рябина гнется на иссушающем ветру…

Ноги скорохода наливаются тяжестью, посвист пастушка хрипнет, и жнец откладывает серп в прокосе, что еще не сжат…

Жизнь платит свою дань кладбищу…

Я Труба Кладбищенская. Пусть услышат голос мой! Он должен быть услышан…

… Что же это? Еще одно тело, батюшки! Жена моего сына, не иначе! Ее легко узнать… И гроб-то какой у нее дешевый. Если ты и вправду жена моего сына…

Бридь Терри! Быть не может. Тебе давно уже пора здесь оказаться. И дрожь тебя пробивала, и мокрота отходила, и с сердцем перебои, как я припоминаю… В очаг упала, говоришь… И у тебя не хватило сил самой оттуда выбраться. Солоно тебе пришлось, бедняжке…

Послушай-ка вот что!.. Ну ты же не за новостями сюда явилась, Бридь? Да что ты говоришь-то… А! Покоя ты хочешь! Уж этого тут все хотят, стоит сюда попасть…

Ты слыхала, что надо мной скоро крест поставят, Бридь? Что уже договорились. Только когда? Через две недели? Через месяц… Не знаешь? Сказать по правде, Бридь, не часто ты много чего и знала хоть о чем-нибудь…

Понимаю. Да ты уже сказала, что упала в очаг… И не оставили никого, чтоб за тобой приглядеть! Вот только этого им еще и не хватало! За такой паразиткой, как ты. Да ничего в этом обидного, Бридь. Ну, теперь-то уж тебе полегчает. Здесь-то ты не упадешь. А если и упадешь, то падать тебе недалеко…

Послушай-ка, Бридь… Вот что, Бридь, веди себя пристойно и не строй из себя Шониня Лиама, этот уж все кладбище измучил, с тех пор как пришел сюда с рассказами про свое паршивое старое сердце… Жена моего сына все хворает, говоришь… И у нее еще один малыш! Это правда?.. И это ее не доконало! Вот ведь чудо чудное. Только новых родов она точно не переживет. Могу поспорить с тобой на что хочешь, Бридь, она обязательно окажется здесь после следующих же родов… И это девочка… Божечки, Бридь… Норой они ее назвали… Назвать в честь Норы Грязные Ноги! Ведь пользуется тем, что меня в живых нет!..

Жена моего сына и Кать Меньшая без конца собачатся друг с другом… Космы друг другу выдирают, говоришь! Ай-яй-яй, надо же! Вот оно как, Бридь! А ведь никто не верил. Как скверно эта засранка со мной обращалась, с тех пор как водворилась к нам в дом на мою голову с этого самого Паршивого Поля! Что за чай она мне подавала! А постельное белье у меня было только то, что я сама себе стирала! Теперь-то весь свой норов ей придется показывать кому другому, раз уж случилось так, что меня нет в живых, Бридь. Ну ничего, Кать Меньшая ей не девочка для битья, это я точно тебе говорю…