Владимир Архангельский - Юность нового века

Рядом со школой рубили из бревен дома для учителей. А тому домику, которым дед Семен утер нос американцам, суждено было стать школьной сторожкой.

На другом конце села ладили мост через Лазинку. Шесть плотников под «Дубинушку» три недели забивали высокие сваи толстой дубовой бабой, перехваченной понизу железным обручем, а потом клали настил.

Бородатые грабари рыли дорогу в крутом берегу оврага. А чуть выше, на широком и ровном поле, где чаще всего сеяли клевер для выездных лошадей генеральши, каменщики и печники выкладывали в два длинных ряда лабазы, лавки, трактир и постоялый двор.

Замыкал всю эту стройку высокий каменный фундамент нового дома, куда пожелал перебраться барин со своей Варькой: знать, надоело ему сидеть бедным родственником в деревянном флигеле бок о бок с оранжереей, конным двором и каретником.

Барин строил и мотался по двору и по селу из конца в конец. И как было разминуться с ним, когда площадь и улица — самые желанные места для встреч, озорных игрищ, шального крика и неугомонной беготни!

Первый раз наскочили на барина в разгар весны, в тот самый день, когда прилетели звонкие стрижи. Они падали к земле из-под крыши на колокольне, взмывали вверх, со свистом резали воздух.

Генеральша уехала, совсем опустел старый барский дом. Перед этим домом, на зеленой лужайке, где в другие лета играть воспрещалось, и завязалась шумная лапта: в семь пар.

Волан был тряпочный, в десять одежек, как большая луковица. А внутри него лежал круглый камень-голыш: для веса. И когда по такому мячу били палкой, он — сырой от травы — летел в небо, раскидывая брызги, и на землю падал тяжело и мягко, как лягушка. Но не прыгал.

Димка стоял в «городе» и в очередь с Филькой бил по мячу, а Колька гили́л, ловко подкидывая для удара самодельный кругляш из тряпья.

Витька бегал в поле, но никак не мог поймать волан с лету. И ругал долговязого Силу, что тот не может засалить противника.

После очередного удара Филька в шестой раз отмахал на рысях до черты в поле и удачно вернулся: его не зачакали.

Димка занес лапту сплеча. Но вдруг к его ногам упал из-за барской ограды и запрыгал маленький черный шарик: резиновый, круглый, как ядро, и чуть седой — словно его присыпали порошком.

— Во! — закричал Димка, держа шарик в руке.

И к нему, в город, сбежались все игроки. Сила сдавил шарик в руке, он только спружинил. Витька попробовал на зуб — даже следа не осталось. Колька ударил шариком об землю, он зазвенел и подпрыгнул. Все бросились к нему, и на лужайке сбилась бестолковая куча мала, когда всех давят и никто не виноват.

— Начали! Этим шариком я тебе сейчас врежу! — Витька отдал мяч Димке и побежал в поле.

Но игроки не успели занять места: из калитки барского сада вышла младшая дочка барина Оля, в розовом платьице, в белых туфельках, с бантом на голове и такая чистенькая, будто прямо из корыта.

— Чего тебе? — насупился Димка, когда черноокая фея зыркнула на его босые ноги и уставилась на поперечную прореху под правой коленкой.

Оля опасливо оглянулась в сторону флигеля и сказала:

— Мальчики! Дайте я с вами поиграю.

— Возьмем? — крикнул Витька и молодцевато поддернул штаны.

— Жиляка она, — Колька глядел в землю и ковырял ногой в траве. — Димка ей зимой ножку подставил, так она пошла жалиться!

Но ребята не поддержали Кольку, и Витька подал команду:

— Становись!

— Только я не хочу в город, там Димка, а он такой драчун! — Оля дернула плечом.

— Давай сюда! — опять крикнул Витька.

Оля показала Димке язык и помчалась в поле. Игра началась.

Видно, не зря был у этой девчонки ладный резиновый мяч. Филька крепко ударил по нему, а она ловко взяла его с лету. Город был продан при первом ударе, и Димка повел своих игроков в поле.

Витька дал пробить девчонке, и она хорошо навесила мяч. Черный резиновый шарик ткнулся в Колькин затылок и отлетел к Димке. Ему и пришлось салить бегунью. И он, почти не целясь, запустил мяч, как из пращи.

— Есть! — крикнул Колька: он видел, как вздрогнула Оля.

Но мяч откатился далеко, и Витька сказал добродушно:

— Мазила!

— Мимо! Чего там говорить! — Сила взялся за лапту.

— Ой! — завизжала Оля. Она прикрыла ладонью левое ухо, недобро взглянула на Димку и тряхнула головой.

И все увидели, как стало багроветь, пухнуть и отдавать синевой ее ухо.

— Она почакана, что я говорил!.. Право слово! — подбежал к городу Колька.

Но его никто не слушал. Витька сорвал лист подорожника и приложил к Олиному уху. Сила подал комок сырой земли. Девочка — удивленная и испуганная, совсем чужая среди босоногих игроков — села на траву и заревела.

Тут-то и навернулся барин.

— Ай-ай-ай! — он наклонился над Олей. — И зачем ты вышла к этим гадким мальчишкам?.. И кто это газбил ей ухо? — грозно спросил он.

Ребята переминались с ноги на ногу и молчали.

— Это он, он! — девочка показала пальцем на Димку.

— Ну, я! — набычился Димка. — Она нарывалась, а я кинул в нее мячом.

Барин шагнул к нему, прищурился и больно схватил за левое ухо тонкими сильными пальцами: с вывертом, как чужой, недобрый человек. И вытер пальцы духовитым носовым платком.

— За что, Вадим Николаич? Ненароком же вышло. Игра ведь! — с обидой сказал Витька и прикрыл Димку спиной.

— Я тебе покажу иггу, шельмец!

Барин сунул в карман мяч, подхватил плачущую Олю и понес ее во флигель.

— Ну погоди, Вадя-дурачок, мы с тобой посчитаемся! — прошептал Витька и сжал кулаки.

А Димка плакал на его груди, зажимая рукой горевшее ухо.

И в этот весенний день впервые он затаил обиду на барина.

Ухо болело два дня. И когда Димка бегал, то поддерживал его рукой: стало оно тяжелое, как живая речная ракушка, и словно хотело отпасть.

А потом дело пошло на поправку. Но обида не проходила: ни дать ни взять — завелся сверчок в голове. И только забудет Димка про него, а он — ножкой об крылышко: «Ва-дя-ду-ра-чок! Ва-дя-ду-ра-чок!»

Да и дома подогревали Димку, особенно дядя Иван.

— Ну и мерзавец этот Булгаков! Здоровый чертила, а в ребячьи дела полез.

Он усаживал Димку к себе на колено — жилистое и длинное — и прикладывал к его уху влажный холодный бинт со свинцовой примочкой. По телу пробегал озноб, и почему-то хотелось смеяться.

— Дай волю Булгакову, так он и свою маменьку заткнет за пояс! А уж на что крутая старуха: деда Семена в лоск отделала за четыре бревна!.. Ну, резвись, друг сердечный, таракан запечный! Только в другой раз барину ухо не подставляй: лучше ему пятки показывай!..

В барском лесу ребята приловчились тайком драть лыко. На молодых лозинках делали ножом надрез у второго сучка и снимали горьковатую липкую кожу до самой земли. Лавочник Олимпий Саввич платил по пятаку за пуд сырого лыка. И ребята в полдень, когда работники за артельным столом набивали брюхо хлебным квасом, кислыми щами и пшенной кашей, а барин небось пил кофей и заедал его персиком, забегали с товаром в лавку. А Димка с Колькой воровато пробирались к дому и сдавали припас деду Лукьяну. Он все дни плел лапти и обещал выдать к покрову по гривеннику — на ярмарку, которую хотел открыть барин перед своим новым домом за Лазинкой.