Исабель Альенде - Игра в «Потрошителя»

— Ни Стейтон, ни Константе не защищались, — сказал он внучке.

— А психиатр?

— Вроде бы тоже. Супругов Константе накачали ксанаксом, а потом впрыснули им героин. Ксанакс прописывают при тревожных состояниях, в зависимости от дозировки он вызывает сон, летаргию или амнезию, — объяснил дед.

— Значит, они спали? — спросила Аманда.

— Так полагает твой папа, — ответил дед.

— Раз убийца имел доступ к ксанаксу, он мог быть врачом, санитаром или даже аптекарем, как ты, — размышляла девочка вслух.

— Совсем не обязательно. Любой может получить рецепт или купить лекарство на черном рынке. Каждый раз, когда совершали налет на мою аптеку, похищали медикаменты такого типа. И потом, их можно достать через Интернет. Если можно заказать автомат или материалы для изготовления бомбы и получить их по почте, что говорить о каком-то ксанаксе.

— Есть ли подозреваемый? — спросил уругваец.

— У Майкла Константе был скверный характер. За неделю до смерти он подрался с Брайаном Тернером, электриком из группы Анонимных алкоголиков. Полиция взяла Тернера на заметку, у него темное прошлое: мелкие правонарушения, обвинение в мошенничестве, три года тюрьмы. Ему тридцать два года, и он безработный, — сообщил Блейк.

— Склонен к насилию?

— Вроде бы нет. Но все-таки набросился на Майкла Константе с бутылкой газировки. Другим членам группы удалось его удержать.

— Причина ссоры известна?

— Майкл обвинил Тернера в том, что он ухлестывал за его женой Дорис. Но в это трудно поверить: Дорис была на четырнадцать лет его старше и на редкость безобразна.

— О вкусах не спорят… — вставил Аларкон.

— После смерти супругам поставили огненные метки, — сообщила Аманда уругвайцу.

— Почему решили, что это было проделано после смерти?

— По цвету кожи; живая ткань реагирует по-другому. Предполагают, что ожоги были произведены с помощью паяльника, найденного в ванной, — объяснил Блейк Джексон.

— Для чего вообще используют такие паяльники? — спросила Аманда, ковыряя ложкой в третьем десерте.

— Для приготовления пищи. Например, чтобы сделать крем-брюле, который ты сейчас ешь. Паяльником расплавляют сахар, который насыпается сверху. Они продаются в магазинах кухонных принадлежностей и стоят от двадцати пяти до сорока долларов. Мне никогда не приходилось пользоваться таким, но ведь я и готовить толком не умею, — рассуждал дед. — Мне кажется странным, что у них вообще был такой прибор, потому что в их кухне обнаружили только низкопробную еду: трудно представить себе, чтобы эти люди готовили крем-брюле. Паяльник был почти новый.

— Откуда ты знаешь? — поинтересовалась внучка.

— Резервуар был практически пуст, но металлические части явно новые. Думаю, паяльник не принадлежал Константе.

— Убийца, должно быть, принес его с собой, как и шприцы. Ты говорил, что в холодильнике нашли бутылку спиртного? — спросила Аманда.

— Именно. Ее, наверное, подарили супругам, хотя какой смысл дарить спиртное излечившемуся алкоголику, — проговорил Блейк.

— Что за спиртное?

— Что-то вроде водки или крепкой настойки из Сербии. Здесь такая не продается, я спрашивал в разных местах, никто не знает, что это такое.

Услышав о Сербии, Райан Миллер заинтересовался разговором: он побывал на Балканах с подразделением «морских котиков» и заверил присутствующих, что настойка эта токсичнее скипидара.

— Что значилось на этикетке? — спросил он.

— В рапорте этого не было. Разве так важно знать, что там значилось?

— Все важно, Кейбл! Выясни это, — приказала Аманда.

— Тогда, полагаю, тебе нужно знать имя производителя шприцев и паяльника. И если уж на то пошло, марку туалетной бумаги, — съязвил Блейк.

— Вот именно, сыщик. Работай тщательней.

Алан Келлер принадлежал к семье, которая более века пользовалась в Сан-Франциско немалым влиянием, сначала благодаря крупному состоянию, затем — старинным традициям и связям. Из поколения в поколение Келлеры во время каждых выборов предоставляли крупные суммы Демократической партии, как в силу политических убеждений, так и рассчитывая приобрести выгодные контакты, без которых трудно вести дела в этом городе. Алан был младшим из троих детей Филипа и Флоры Келлер, девяностолетних старцев, регулярно появлявшихся на страницах светской хроники: эти две мумии, немного выжившие из ума, собрались, казалось, жить вечно. Их отпрыски, Марк и Люсиль, управляли фамильным достоянием, оттеснив от дел младшего брата, которого в семье считали белой вороной, артистической натурой, ибо он единственный способен был ценить абстрактную живопись и атональную музыку.

Алан за всю свою жизнь не проработал ни дня, но изучал историю искусства, публиковал в специальных журналах умные статьи и время от времени консультировал хранителей музеев и частных коллекционеров. Он вступал в короткие любовные связи, никогда не был женат, и мысль о том, чтобы воспроизвести себя в потомстве, способствуя тем самым перенаселению планеты, не слишком волновала его: уровень производства сперматозоидов у него был таким низким, что можно было не опасаться. Ему даже не требовалась вазэктомия. Чем плодить детишек, лучше разводить лошадей, полагал он, но и этого не делал, поскольку такое времяпрепровождение слишком дорого обходится, как поведал он Индиане вскоре после знакомства, и добавил, что наследство после него получит симфонический оркестр, если что-то еще останется после его смерти, ведь он собирается наслаждаться жизнью, не думая о расходах. Тут он покривил душой: ему приходилось печься о расходах, которые всегда превышали доходы, о чем ему постоянно твердили брат и сестра.

У него полностью отсутствовала деловая хватка: друзья над этим подшучивали, родные осыпали упреками. Он ввязывался в самые фантастические предприятия: к примеру, посетив Бургундию, под влиянием мимолетной прихоти купил виноградник в Напе. Он был тонким ценителем, да и виноделие вошло в моду, но Алан Келлер совершенно не разбирался в нем, даже на самом элементарном уровне, так что его скудная продукция невысоко котировалась в раздираемом соперничеством мирке этой индустрии, и сам он зависел целиком и полностью от весьма ненадежных управляющих.

Он гордился своим имением, тонущим в розах; домом в мексиканском стиле, где хранилась коллекция латиноамериканского искусства, от глиняных и каменных фигурок эпохи инков, незаконно вывезенных из Перу, до пары средних размеров картин кисти Ботеро. Остальное он держал в доме в Вудсайде. Он был упорным коллекционером, способным проехать полмира, чтобы приобрести уникальный французский фарфор или китайскую яшму, но ему нечасто приходилось пускаться в подобные путешествия — для этого существовали поставщики.