Исабель Альенде - Игра в «Потрошителя»

— Что это за место? — спросил Миллер, когда Индиана за руку поволокла его к двери.

— Церковь Глайд Мемориал. Ты прожил столько лет в этом городе и не знаешь ее?

— Я — агностик. Не знаю, Индиана, зачем мы сюда приехали.

— Посмотри на башню: видишь, на ней нет креста? Сесил Уильямс, афроамериканский пастор, десятилетия был душой Глайд, но теперь удалился от дел. В семидесятые годы его направили сюда, в умирающую методистскую церковь, и этот человек превратил ее в духовный центр Сан-Франциско. Он велел снять крест, потому что это символ смерти, а его община восславляет жизнь. Мы затем и пришли сюда, Райан: восславить твою жизнь.

Она объяснила, что Глайд — это местная достопримечательность, церковь привлекает туристов благодаря непревзойденному хору и политике раскрытых объятий; там привечают всех, вне зависимости от веры, национальности или сексуальной ориентации, — христиан любой конфессии, мусульман и иудеев; наркоманов и нищих; миллионеров из Силиконовой долины и королев косячка; кинозвезд и разгуливающих на свободе преступников, не отвергая никого; Индиана добавила, что при церкви действуют сотни программ, направленных на то, чтобы помочь, приютить, одеть, выучить, защитить и реабилитировать самых бедных людей, потерявших всякую надежду. Индиане и Миллеру пришлось-таки потолкаться: на паперти стояла длинная очередь за бесплатным завтраком. Миллер узнал, что Индиана несколько раз в неделю приходит помогать на раздаче с семи до девяти — единственные часы, когда она свободна, — и что церковь круглый год трижды в день кормит тысячи нуждающихся. Для этого требуется шестьдесят пять тысяч часов работы добровольцев. «Я вкладываю какую-то сотню, но добровольцев столько, что нужно становиться в очередь», — сказала она.

В такой ранний час люди не собрались еще в великом множестве на воскресную службу. Индиана знала, куда идет, и привела Миллера прямо в небольшой внутренний зал, куда пришла первая в это утро группа Анонимных алкоголиков. Человек шесть скопилось у бокового стола, где стояли термосы с кофе и тарелки с печеньем; минут за десять должны были подтянуться остальные. Потом они расселись на пластиковых стульях, образовав круг, всего пятнадцать человек, всех национальностей, возрастов, цветов кожи, в своем большинстве мужчины, почти все изнуренные, изношенные пагубным пристрастием, один со следами недавней драки, как Миллер. Индиана, здоровая и жизнерадостная, казалось, забрела сюда по ошибке. Миллер ожидал какого-нибудь урока или собеседования, но вместо этого тощий человечек, близорукий, в толстых очках, открыл собрание. «Привет, я Бенни Эфрон, алкоголик. Вижу новые лица. Добро пожаловать, друзья», — представился он, и остальные в порядке очереди последовали его примеру.

Подбадриваемые замечаниями или вопросами Эфрона, несколько человек рассказали о себе: как они начали пить, как потеряли работу, семью, друзей, здоровье и как пытаются вернуться к нормальной жизни в Обществе анонимных алкоголиков. Один мужчина с гордостью показал жетон с цифрой 18: восемнадцать месяцев трезвости, и все зааплодировали. Одна из четырех женщин, бывших в группе, растрепанная, дурнопахнущая, со скверными зубами и бегающим взглядом, призналась, что совсем потеряла надежду, потому что раз за разом снова тянется к спиртному, и ей аплодировали тоже — за то, что она сделала над собой усилие и пришла в этот день. Эфрон сказал женщине, что она на правильном пути; она сделала первый шаг, признав, что не в силах больше распоряжаться своей жизнью, и добавил, что надежда возродится, если отдать себя во власть высшей силы. «В Бога я не верю», — вызывающе произнесла женщина. «Я тоже, но я доверяюсь высшей силе любви, которую сам могу дать и которую получаю», — сказал этот тощий очкарик. «Меня никто не любит и никогда не любил!» — выкрикнула женщина и, покачиваясь, вскочила с места, готовая убежать, но Индиана встала у нее на пути и крепко прижала к себе. Женщина вырывалась, старалась освободиться, но через несколько секунд обмякла, рыдая, в объятиях молодой красавицы, по-матерински крепких. Так они стояли, тесно прильнув друг к другу, целую вечность, как показалось возмущенному Миллеру, а потом женщина успокоилась, и обе уселись на свои места.

Райан Миллер открыл рот только затем, чтобы представиться, а потом слушал рассказы других, втянув голову в плечи, локтями опершись о колени: тошнота и боль в висках одолевали его. С этими людьми у него было больше общего, чем он подозревал до прошлой ночи, когда в минуту рассеяния или раздражения сделал первый глоток и снова стал на какое-то время могучим, непобедимым мачо из своих юношеских фантазий. Как мужчины и женщины, окружавшие его, он тоже был заточен в своем теле, тоже трепетал перед врагом, притаившимся внутри и ждущим только случая, чтобы все разрушить; врагом столь осторожным, что Миллер почти позабыл о его существовании. Виски, подумал он, этот его золотистый цвет, эти солнечные блики; а как восхитительно позвякивают в бокале кубики льда! Вспомнил и пиво: мускусный запах, мелкие пузырьки, легкая пена.

В чем же я оступился? — спросил он себя. Всю жизнь он тренировался, стремясь всех превзойти, укреплял дисциплину, учился владеть собой, боролся со слабостями, но в самый неожиданный момент враг вылезал из берлоги и набрасывался на него. Раньше, когда у него был повод, вроде одиночества и несчастной любви, чтобы поддаться искушению и на какое-то время забыться, опрокинув стакан, он соблюдал трезвость. И никак не мог понять, почему сплоховал сейчас, заполучив все, чего только мог пожелать. Вот уже две недели он был счастлив и доволен собой. То благословенное воскресенье, когда он наконец смог сжать Индиану в объятиях, изменило его жизнь, он всецело отдался волшебству любви и удовлетворенного желания, чудесному ощущению того, что он любим и не покинут; ощущению иллюзорному — что он навсегда искупил все свои грехи и излечился от всех своих ран. «Меня зовут Райан Миллер, я — алкоголик», — повторил он про себя, чувствуя, как в глазах закипают слезы, и им овладело непреодолимое желание бежать из этого места, но Индиана положила руку ему на плечо и удержала. Когда через сорок пять минут все направились к выходу, некоторые дружелюбно хлопали его по спине, прощались, называя по имени. Миллер не отвечал.

В полдень Индиана и Райан отправились на пикник в тот же самый лес вековых секвой, где две недели назад их застигла буря, благодаря которой они обрели друг друга в любви. Погода была неустойчивая, порой слегка моросило, порой облака расходились, и робко выглядывало солнце. Райан принес сырую курицу, лимонад, уголь и кость для Аттилы; о сыре, хлебе и фруктах позаботилась Индиана. У нее была старинная корзинка с подкладкой в белую и красную клетку, одна из немногих вещей, доставшихся от матери, идеально подходящая для того, чтобы носить еду, тарелки и стаканы для пикников. В парке не было ни души, только летом он заполнялся народом, и они устроились на своем излюбленном месте, у самой реки. Усевшись на толстое бревно, завернувшись в пончо, ждали, пока прогорят уголья, чтобы поджарить курицу, а Аттила, впав в неистовство, гонялся за белками.