Исабель Альенде - Игра в «Потрошителя»

Блейк Джексон, не желая выдавать себя за полицейского, что было, скорее всего, противозаконно, представился писателем, солгав только наполовину, поскольку серьезно планировал осуществить мечту всей своей жизни и написать роман. Наконец-то появилась тема: Волк, его преступления, детективная история, как в свое время и подсказала ему внучка. Анжелика Ларсон оказалась таким открытым и любезным человеком, что сыщик устыдился своего обмана, но было поздно идти на попятный. Женщина очень хорошо помнила Ли Гэлеспи, несколько лет он был ее подопечным, и его случай оказался одним из самых интересных во всей ее практике. Она проговорила с Блейком Джексоном тридцать пять минут, рассказала все, что знала о Гэлеспи, и добавила, что ничего не слышала о нем с 2006 года, но до этой даты они неизменно поздравляли друг друга с Рождеством. Анжелика и Блейк распрощались как старые друзья. Она предложила продолжить разговор, как только у него возникнет желание, и пожелала успеха в написании романа.

Анжелика Ларсон во всех подробностях помнила свое первое впечатление от Ли Гэлеспи и часто в мыслях возвращалась к нему, потому что история этого ребенка в конечном счете стала синтезом всей ее работы в социальной службе, со множеством разочарований и редкими минутами удовлетворения. Сотни таких, как Гэлеспи, социальная служба выручала из какой-нибудь ужасающей ситуации, а через короткое время эти дети оказывались еще в худших условиях, им причиняли еще больше вреда, и у них оставалось еще меньше надежды; и с каждым разом до них было все труднее добраться, пока наконец они не достигали восемнадцатилетия и тогда теряли право даже на такую скудную защиту и выбрасывались на улицу. Для Анжелики все эти дети сливались с Гэлеспи и проходили одни и те же этапы: робость, тоска, печаль и страх, которые со временем превращались в непокорность и бешенство, а потом — в цинизм или бесчувствие; тут уже ничего не поделаешь, оставалось только распрощаться с ними, испытывая такое ощущение, будто отдаешь их на растерзание диким зверям.

Вот что Ларсон рассказала Блейку Джексону. Летом 1995 года женщине стало плохо с сердцем на автобусной остановке; в уличной суматохе, до того как прибыли полиция и «скорая помощь», кто-то украл у нее сумочку. Ее привезли в Главный госпиталь Сан-Франциско в тяжелом, бессознательном состоянии и без документов. Женщина три недели пролежала в коме и умерла от второго обширного инфаркта. К тому времени вмешалась полиция, и ее личность установили: то была Мэрион Гэлеспи, шестидесяти одного года, медсестра на временной ставке в госпитале «Лагуна Хонда», проживающая в Дэйли-сити, на юге Сан-Франциско. Двое агентов явились по адресу, в скромный дом для людей с низкими доходами, и, поскольку на звонок никто не ответил, позвали слесаря, который не смог открыть дверь, закрытую изнутри на два засова. Соседи вышли в коридор посмотреть, что происходит, и так узнали о смерти женщины, которая жила в этой квартире. Они сказали, что даже не заметили ее отсутствия: Мэрион Гэлеспи переехала сюда несколько месяцев назад, не отличалась дружелюбием и едва здоровалась, сталкиваясь с людьми в лифте. Один из любопытствующих спросил, где же ее дочь, и сообщил полицейским, что в квартире жила девочка, которую никто никогда не видел, потому что она никуда не выходила. По словам матери, у девочки были проблемы с умственным развитием и заболевание кожи, обострявшееся от солнца, поэтому она не ходила в школу, а занималась дома; была очень робкая и послушная, тихо сидела в четырех стенах, пока мать работала.

Через час пожарные установили с улицы выдвижную лестницу, разбили окно, вошли в квартиру и открыли дверь полицейским. Скромное жилище состояло из гостиной, маленькой спальни, кухоньки, встроенной в стену, и ванной комнаты. Мебели было немного, зато всюду стояли чемоданы и коробки, не было и вещей личного характера, кроме цветного изображения Святого Сердца Иисусова и гипсовой статуэтки Девы Марии. Пахло затхлостью и запустением, и невозможно было объяснить, каким образом дверь оказалась заперта изнутри. На кухне нашли остатки хлопьев в пакетах, пустые консервные банки, две бутылки из-под молока и одну из-под апельсинового сока. О существовании девочки свидетельствовали только одежда и школьные тетради; нигде не было видно ни одной игрушки. Полицейские уже собирались уходить, когда одному из них пришло в голову заглянуть в шкаф и раздвинуть висевшую там одежду. Там и сидела девочка, закутавшись в тряпье, съежившись, как маленький зверек. Увидев мужчину, девочка заверещала в таком ужасе, что он решил не извлекать ее из укрытия силой, а подождать помощи. Вскоре пришла женщина-полицейский и после долгих увещеваний все-таки убедила девочку выйти. Она была ужасающе грязная, растрепанная, худая, с безумным выражением лица. Не сделав и трех шагов, она упала без чувств прямо на руки сотруднице полиции.

Анжелика Ларсон впервые увидела Ли Гэлеспи в больнице, через три часа после драматического вызволения ребенка из квартиры в Дэйли-сити. Она лежала на носилках, под капельницей из сыворотки, полусонная, но следящая за всеми, кто приближался к ней. Женщина-врач из больницы, которая приняла девочку, сказала, что та, похоже, изголодалась и страдает обезвоживанием, она жадно проглотила печенье, сливки, желе, все, что ей предложили, но ее тут же вырвало. Несмотря на слабость, она защищалась, как взбесившаяся кошка, когда с нее попытались снять платье, чтобы осмотреть, и врач решила, что не стоит применять силу, лучше подождать, пока не подействует транквилизатор, который ей вкололи. Она предупредила Ларсон, что девочка визжит, когда к ней приближается мужчина. Сотрудница социальной службы взяла Ли за руку, объяснила, кто она такая, зачем пришла, заверила девочку, что ей нечего бояться, что она будет рядом, пока не приедет кто-нибудь из родных. «Мама, пусть придет мама», — твердила девочка, и Анжелике Ларсон не хватило духу сказать, что ее мама умерла. Ли Гэлеспи крепко спала, когда ее раздели, чтобы осмотреть. И тогда убедились, что это мальчик.

Гэлеспи поместили в педиатрическое отделение больницы, а полиция тщетно пыталась найти каких-нибудь родственников; Мэрион Гэлеспи и ее сын будто бы возникли из небытия, у них не было ни семьи, ни прошлого, ни корней. У мальчика была экзема аллергической природы, облысение на нервной почве, ему требовался зубной врач, воздух, солнце и движение, но не обнаруживалось никаких признаков физического или умственного расстройства, что бы там ни говорили соседи из Дэйли-сити. В свидетельстве о рождении, подписанном неким доктором Жан-Клодом Кастелем 23 июля 1981 года, значилось, что роды имели место дома, во Фресно, Калифорния; ребенок мужского пола, европеоидной расы, вес три килограмма двести граммов и рост 50 сантиметров.