Анна Кардашова - Большой день в жизни Кости

Костя пошел вдоль казармы, вдоль кустов акации, и вдруг увидел точно такие же лавочки в таком же коридорчике между акациями, как и у входа в музей. На лавочке сидели солдаты. Один из них растягивал гармонь, а другой, ловко вскидывая руки, стучал друг о дружку алюминиевыми ложками. Вон что! Ложки! Наверное, тот боец, который перекрутил ложку, тоже так умел? Вот и этот такой же — ловкий, веселый.

Костя остановился около скамейки.

— Эй, пацан, иди к нам! — заговорили солдаты.

Костя подошел ближе, его завертели. Куда ни глянь — свежие загорелые лица, белые зубы, пилотки, гимнастерки… Тут пахло кожей сапог, табаком. Солдаты рассматривали его с насмешкой, но ласково.

— Ну-ка, — рыжеватый с ложками подмигнул Косте, — бери ложки, играй, пробуй!

Костя взял ложки, робко стукнул одну об другую… Солдаты засмеялись. Но Косте не стало обидно, ему было хорошо с солдатами, весело, хотя и страшновато.

— А ты не робей. Вдарь хорошенько! — кричал рыжеватый.

Костя развел руки широко-широко и изо всех сил ударил ложку о ложку, еле на ногах устоял, а звук все равно получился не звонкий.

— Дай-ка покажу, — сказал рыжеватый.

Гармонист заиграл, ложечник застучал снова. Руки он держал совсем свободно, ложки в его руках так и ходили, так и вертелись, как живые. «До чего же хорошо, до чего же ловко! — пел про себя Костя в такт ложкам. — Нет, — решил он, — мне так не сыграть!»

И вдруг музыка оборвалась, солдаты вскочили и вытянулись, Гармонист положил гармонь на скамейку и обдернул гимнастерку. Костя оглянулся. Сзади стоял командир — в фуражке, складный, подтянутый. Он прошел в казарму, солдаты за ним. А Костя куда? В музей, конечно, к своим. Может, уже пропустил что-нибудь интересное? Он бегом взбежал по ступеням крыльца. Шум шагов и голос экскурсовода слышны были уже на втором этаже. Костя поднялся. Ему теперь не было так скучно и обидно, он словно разогрелся среди солдат и сейчас, приближаясь к ребятам, с интересом вслушивался в то, что говорила девушка в сером платье:

— …Горело все, и такой был страшный жар, что плавилось оконное стекло.

Костя сбоку протиснулся к стенду и увидел лежащую на нем зеленовато-голубую, изрытую ямами стеклянную глыбу.

— Не было воды, — продолжала девушка. — Враг хотел измором взять отважных защитников крепости, уморить их голодом, жаждой, и день и ночь он охранял все подступы к воде. Всю ночь взлетали над водой ракеты, по берегу шарили лучи прожекторов, и все же находились такие смельчаки, которые, зажав котелки в зубах, подползали к реке и набирали воды. А сколько их осталось лежать на берегу! Вот этот маленький трубач — я говорила вам о нем — не раз рисковал жизнью, чтобы напоить раненых, женщин и детей.

Костя посмотрел на фотографию мальчика. Мальчик был очень серьезный, с плотно сжатым ртом, со светлыми, умными и живыми глазами. Пилотка сидела на его голове косо, но как-то очень ловко. Гимнастерка с аккуратно застегнутыми кармашками, ремень с пряжкой через плечо.

— Какой хорошенький солдатик! — сказала Ира Круглова.

— Хорошенький! — с насмешкой протянул Коля Тимохин. — Нашла кем любоваться. Он солдат храбрый, врагов не боялся, сам сражался…

Ребята заговорили:

— А как он в армию попал?

— Разве таких призывают?

— А сколько ему было лет?

— Вот счастливый! — крикнул Васька Петухов. Но девушка-мушкетер устремила на него свои черные глаза и покачала головой:

— Этот мальчик был воспитанником музыкантского взвода, исполнилось ему тогда четырнадцать лет, а принимают в воспитанники детей, у которых родителей нет, — счастье небольшое.

Васька уполз в задние ряды.

— А сейчас он, — робко спросил Костя, — живой?

Девушка энергично кивнула черным чубом: да, да, живой. Костя вздохнул с облегчением.

А другой, тоже совсем молоденький, с круглым детским лицом и курносым носом, погиб смертью храбрых. Девушка рассказала ребятам, что он один сражался против многих врагов. Его нашли под обломками стены с пистолетом в руке. Последний патрон был в стволе пистолета. Молодой защитник не успел выпустить этот патрон — враг опередил его. Костя подошел к фотографии совсем близко, вплотную и вдруг увидел свое лицо, отраженное в стекле портрета, тоже круглое и пухлое.

«Значит, это ничего, значит, и такие могут быть героями и храбрецами». Костя замечтался, придумывая подвиги, которые мог бы совершить.

— …Чапаев! — вдруг услышал он. — Как Чапаев? Ведь Чапаев в гражданскую войну воевал.

Костя подошел к ребятам. На них со стены смотрели черные, отчаянно смелые глаза командира.

— Его звали, как Чапаева, Василий Иванович, — рассказывала девушка, — и погиб он, как Чапаев, от вражеской пули, переплывая реку.

Костя стал теребить Колю Тимохина за рукав:

— Коль, а что он, а что про него рассказывали?

— Знаешь, он какой? — зашептал Коля. — Ведь его в крепости не было, когда началась война. А он думает: как же это? Мои солдаты сражаются, а меня с ними нет? И вот он один с пистолетом прорвался сквозь вражеское кольцо, бросился в реку и поплыл. Стреляли в него, конечно, но пока не попали. Успел переплыть. А когда он в казарму прибежал к своим бойцам, вот они обрадовались! «Ура» кричали на всю крепость, и враги слышали. А потом наших-то было мало, а врагов много, его ранили и взяли в плен. И тут уже, когда он хотел убежать, его в реке и застрелили, как Чапаева.

Теперь Костя был увлечен и захвачен, ему уже больше не хотелось уходить из музея. Ну, поссорился с Митькой, а что, других ребят, что ли, нет? Вот, Коля Тимохин…

Ребята кружили по музею, слушая, что говорит экскурсовод, задерживаясь у стендов, чтобы получше рассмотреть заржавленные пистолеты, гранаты-лимонки, похожие на шишки, винтовки с расщепленными деревянными ложами.

— Смотри, — сказал Коля, — убили фашиста. Видишь, дырка в каске? Вон сколько от них продырявленных касок осталось!

Рассматривали трофейное оружие, отбитое у фашистов, черные с белым кресты на ярких ленточках. Низко пригибаясь к стендам, разглядывали найденные в раскопках личные вещи бойцов.

«Опасная» бритва с пожелтевшей ручкой…

— Брился, наверное, где-нибудь на солнышке! — со вздохом сказал Коля.

Позеленевшая, продавленная зажигалка… Костя представил себе загрубелый большой палец солдата, который чиркает по зазубренному колесику зажигалки, голубоватый слабый огонек и освещенное им лицо солдата с папиросой.

Ребята обступили скульптуру. Два солдата, раненые, с повязками, у одного — наискось завязан лоб, у другого — рука. Они до того исхудали, что глаза у обоих в глубоких ямах. Один поддерживает другого. Другой, с усилием держа на весу винтовку обеими руками, царапает на камне стены: «Умрем, но не сдадимся!»