Борис Зубавин - От рассвета до полудня [повести и рассказы]

— В самом деле? — уже без иронии спросил подполковник.

— Если верить энциклопедии, — сказал генерал. — Сам я этих гвоздей не видел.

— Но, возможно… — начал было начальник штаба.

— Вот я о такой возможности и подумал, — перебил его генерал. — А не мог ли соорудить для нас эти гвозди кто-нибудь из потомков того знаменитого кузнеца? Мог ведь этот потомок оказаться на Урале? Не так ли?

— Совершенно верно, — подхватил интендант.

— А ну-ка, распорядись, чтобы нам сюда гвоздишек этих принесли, — сказал ему генерал.

Тот, совсем было уж согрев ладони о кружку, встрепенулся, резво, молодо поднялся, так же молодо сунул руки в рукава полушубка и скоро вернулся в сопровождении расторопного солдатика, несущего под мышкой ящик с гвоздями.

— Подарочные? — спросил генерал у солдатика.

— Так точно, товарищ генерал! — вскричал солдатик и, со стуком проворно поставив ящик на стол, вытянулся во фронт, впившись глазами в генерала.

— Давай отковыривай крышку, — велел генерал. — Нечего зенки на меня таращить, я не из пугливых.

Всех их охватило почти детское нетерпение узнать, что же за гвозди в том ящике, и они затаив дыхание следили за тем, как солдатик, орудуя огромным неуклюжим складным самодельным ножом, вытащенным из кармана стеганых штанов, отдирал от ящика верхние доски.

Необычное зрелище предстало пред их глазами, как только крышка была оторвана: гвозди, лежавшие в ящике, прижатые крышкой, мгновенно встали торчком, как колючки у ежа. Генерал вытащил из ящика пяток гвоздей, положил их на стол. Они сейчас же повскакали остриями кверху.

— Очень мило, — сказал интендант.

Теперь уж все они, взяв по гвоздю, старались уложить их на столе, но гвозди никак не хотели подчиняться и вскакивали торчком, словно заводные. Солдатик хохотал до слез, как маленький, прижимая к столу и отпуская свой гвоздь, прижимая и отпуская.

— Очень милая забава, — повторил интендант, с укором, осуждающе взглянув на солдатика. — Но для чего они нам?

— Ну-ка, давай посмотрим, что там, у Петрова, — сказал генерал, когда солдатик удалился, неся теперь откупоренный ящик на вытянутых руках, как понес бы неумелый еще родитель новорожденного ребенка.

И тут все они подошли к карте и стали рассматривать позиции полка майора Петрова. Того самого полка, который перехлестнул в районе Алешина боевыми порядками своих рот шоссе, — единственный путь среди заснеженных лесных и болотистых массивов, где немцы конечно же попробуют вырваться из окружения.

Все на этой карте было до предела ясно: и ложность немецких атак на других участках, и причины спешной концентрации их автомобильного и гужевого транспорта на Алешинском большаке; было ясно и то, что, если немцы пойдут здесь на прорыв, — а генерал уже знал, верил, чувствовал, что именно здесь они непременно попробуют ринуться всей своей обезумевшей массой, — полку Петрова, не имеющему достаточной глубины хорошо укрепленных позиций, свободных для маневра подразделений, придется воевать в очень сложных, критических условиях.

— Трудно будет Петрову? — спросил он у начальника штаба.

— Трудно, товарищ генерал.

— Надо бы распорядиться, но… так и быть, я сам поеду к Петрову и разберусь на месте. Так будет лучше. Ты тоже поедешь со мной, — обратился он к интенданту, уже застегивая полушубок, — нужен будешь.

Час спустя из штаба полка Петрова доложили о прибытии пулеметно-артиллерийского батальона и о том, что генерал находится на полковом командном пункте.

После этого до самого утра из штаба Петрова никаких сообщений не поступало. На рассвете вернулся генерал, и тут начался немецкий штурм на Алешинском участке, прямо вдоль шоссе, и комдив приказал соседям Петрова готовиться к фланговым контратакам.

Теперь, находясь на своем КП, он то и дело запрашивал:

— Что там, у Петрова, что у Петрова?

А от Петрова скоро стали поступать очень тревожные, беспокойные сведения: батальоны его полка отходили, уступая противнику Алешинскую дорогу. Доложили комдиву. Тот не удивился, не раздосадовался, не всполошился, а только сказал, будто ничего особенного и не случилось:

— Хорошо.

— Но, захватив Алешино, противник получает тактический простор. Он вырвется из кольца, — возразил ему кто-то из офицеров, находящихся на КП.

— Выйдя за Алешино, противник наткнется на огонь пулеметно-артиллерийского батальона, — сказал на это генерал Лобаненков, но ему вновь возразили, что, мол, и этому батальону не сдержать будет натиска немцев.

Генерал поглядел на возражавшего, загадочно усмехнулся и сказал:

— Они сами себя сдержат. Да и Петров им поможет. Вот так. Передайте приказ активизировать действия другим полкам. Да пусть исполняют не мешкая. Часика через полтора будем принимать немецких парламентеров.

Все эти распоряжения и объяснения его выглядели довольно странно. Однако он высказал их с таким убеждением, что никто уж больше возражать ему не то чтобы не посмел, но не решился.

И правильно сделали. Даже раньше установленного генералом часа по всему фронту дивизии противник прекратил военные действия и выбросил белые флаги.

Что же случилось?

Добившись первого успеха на Алешинском большаке и полагая, что прорыв наших войск совершен, немцы всей лавиной ринулись на этот большак, и скоро у них произошло нечто невероятное.

В то время как авангард, наткнувшись на огонь пулеметно-артиллерийского батальона и расступившегося на большаке, а теперь яростно атакующего справа и слева полка Петрова, когда передовые, отборные немецкие батальоны валились в снег, лишь миновав окраину Алешина, в то самое время на большаке, начисто загородив его, застряли грузовики, конные фуры, мотоциклы, легковые автомобили, артиллерийские тягачи и еще невесть что. Испортившиеся автомобили немцы стаскивали с дороги, но на их месте сейчас же застревали другие. Огромные бесхвостые кони, впряженные в фуры, вдруг отказывались стронуться с места, хотя их били по мордам, пинали ногами. А когда наша артиллерия обрушила на это скопище немцев всю свою мощь, противнику ничего больше не оставалось, как объявить о капитуляции.

В тот день Алешинский большак на много километров, словно гигантской пробкой из автомобилей, мотоциклов, конных фур, тягачей, дальнобойных орудий, был напрочно закупорен так, что нашим частям, вскоре двинувшимся вперед, пришлось прокладывать рядом с этой пробкой новую дорогу.

Впрочем, новую дорогу прокладывали не только из-за этого. До самой весны, пока, не стаял весь снег, по Алешинскому большаку никак нельзя было проехать: то тут, то там торчало множество странных гвоздей, очень похожих на те, что некогда смастерил смоленский умелец-кузнец и которые описаны в энциклопедии.