Борис Зубавин - От рассвета до полудня [повести и рассказы]

— Да.

— А я, к примеру, долг этот исполнил и стремлюсь домой к своей старухе, но нам — что тебе, что мне, одинаково — все равно паровоза не подают. А когда подадут, мы в те его вагоны не попадем никоим образом — полно. Без нас с тобой там народищу хватит. Тебя как звать-то?

— Вика.

— Чудное имя. Вика — такая сеяная трава. Викоовсяная смесь называется. Очень полезная рогатому скоту и лошадям с овцами.

— Мое полное имя Виктория. Но меня так все зовут — Вика, и я привыкла.

— Привыкнуть ко всему можно, это ты права, никуда не денешься. Как говорится, хоть горшком назови, только в печку не ставь.

— На фронте даже Витей звали.

— Вона до чего дошло! Сколько же тебе лет исполнилось, если не секрет?

— Семнадцать.

— И на фронт успела?

— Успела.

— Лихо, однако. И кем же ты там командовала-распоряжалась?

— Я не командовала, что вы! Я простой санитаркой была в медсанбате. Знаете?

— Как не знать, господи боже, упаси мою душу и помилуй. Не забижали тебя?

— Кто же может обидеть?

— Всякие люди бывают на свете. Слыхал, что ни одного человека похожего нет на земле. У жуликов и всяких воров пальцы отпечатывают, стало быть, даже воры один на одного не похожи. Вона что! Родители, папа с мамой, живы?

— Живы. Папа еще на фронте, а мама и младший братик в эвакуации.

— Вевакуация! — горестно сказал солдат. — Страшное это слово: вевакуация. Сколько народу разбежалось по земле российской в разные стороны, спасаясь от фашистов, сказать страшно. Не поверят, если взять да и подсчитать досконально.

Вика вежливо и боязливо, маленькими деликатными глоточками отхлебывала кипяток. Старый солдат угощал щедро, по военному времени богато.

— Ты ешь и пей, не стесняйся, — говорил он. — Сухарь возьми, умокни в кипяток, он враз разопреет. А ты его тут и ешь в свое удовольствие. Ешь. И сахар бери, кусай, ничего. — Солдат был благодушный. Как и подобает старому солдату не только в сказке, но и наяву. — Кто же тебя теперь встретит там, в городе твоем?

— Как кто? Странный вопрос! — Вика удивленно поглядела на старого солдата.

Это было в самом деле удивительно. Именно так всего два дня назад спрашивали у нее мама.

— Кому ты там нужна? — спросила мама.

Она ответила:

— Я не могу сидеть возле вас сложа руки, когда надо восстанавливать папину гидростанцию. Папа ее строил, ты помнишь это?

— Я прекрасно об этом помню, — сказала мама. — Но то был папа, инженер-строитель, а то ты, без профессии и даже без царя в голове. К тому же совсем недавно вернулась с фронта, была ранена и имеешь право на отдых.

— Живы будем — не помрем.

— Точно такие же слова я слышала от тебя, когда ты ринулась на войну.

— А теперь можешь считать, я ринулась на стройку. И можешь написать об этом папе. Я знаю, он одобрит мой поступок.

— Я тоже убеждена в этом, — с горечью сказала мама. — В конце концов, почему я говорю с тобой, как с ребенком… Ты же взрослый человек, на фронте была… Если папа одобрял избранный тобою мальчишеский образ жизни, смотрел сквозь пальцы на то, как ты рвешь платья по заборам и деревьям, брал с собою на охоту и давал стрелять из дробовика, то как же он может не одобрить и это твое своеволие. Ты даже свистеть в четыре пальца умеешь.

— И в два тоже умею. Продемонстрировать?

— Спасибо, я уже слышала не раз. Но должна тебе сказать со всем материнским откровением, что такие, как ты, там совершенно не нужны.

— Точно такие же слова я слышала от тебя, когда ринулась, как ты говоришь, на войну.

— Делай как знаешь, — устало сказала мама. — Сумасбродная девчонка…

— Странный вопрос, — сказала теперь Вика солдату. — Вы разве не читаете газет? Там такое творится! Наша гидростанция объявлена всенародной стройкой. Люди едут со всех сторон. Несмотря на войну, лишения и разруху. И все равно не хватает рабочих рук. Каждый человек на вес золота. Простите, у вас какая профессия?

— Мы плотники-столяра. Топором бревна тесать, рамы-двери вязать — самое наше милое дело.

— Вот и поедемте вместе со мной.

— Спасибо, милая девушка, на приглашении, мне позарез сейчас надо старуху повидать, а уж потом я, может, и приеду к вам.

— Приезжайте! — взволнованно воскликнула Вика. — Вас встретят! Там так нужны хорошие мастера. Там так не хватает людей, вы и представить себе не можете!

— А где их теперь хватает? Везде не хватает, милая девушка. Может, только если на том свете лишку набралось, — сказал солдат, ласково и снисходительно улыбаясь и глядя, как она аккуратно отгрызает от сахарного куска, стараясь, чтоб даже крошечка не просыпалась на худенькие колени, обтянутые синей габардиновой юбчонкой.

Вокзал гудел. Когда за стенами мимо пыльных окон и выщербленных платформ проходили составы, здание ознобно и испуганно дрожало.

Между диванами, обходя сидящих на полу людей, перешагивая через вытянутые ноги, протискивались два моряка в мичманках, сдвинутых на затылок, и в полузастегнутых кителях. Один был широкоплеч, скуласт, белобрыс, приземист, шел сквозь гомонящую толпу, словно таран, другой, с вещевым мешком за спиной и чемоданом в руке, чернобровый, ловкий, легко поспевал за ним.

— Леня, погляди, — сказал тот, что шел сзади, и, тронув приятеля за плечо, остановись, кивком указал на Вику, поднесшую было кружку к губам.

— Кто ты, прелестное дитя, — с улыбкой обратился к ней тот, что шел первым, — куда влекут тебя невзгоды жизни?

Вика тоже с улыбкой глядела на моряка.

— Они кипяточек кушают, — сказал чернобровый, — с армейскими сухариками.

— А вы не занижайте ее, ребятки, она девушка хорошая, зачем забижать, — заговорил старый солдат. — Кушаем что есть. Как говорится, хлеб да соль, едим да свой. Ни у кого, стало быть, не просим. Да и то ладно, и на том спасибо.

— Сережа, ты видал кавалера? — спросил крепыш у приятеля и вновь обратился к Вике: — Наташенька, деточка маленькая, куда ж ты едешь без папы и мамы?

— Ее не Натальей, вы ошиблись, ребята, звать. Ее Викторией зовут, — сказал старый солдат. — Она и на фронте уже побывала и вот теперь едет электростанцию восстанавливать. Она молодец, что говорить, поискать таких. Ее забижать нельзя, грешно.

— Очень милая речь, — сказал один моряк.

— Настоящий адвокат Плевако. Ты видишь у меня на глазах слезы умиления и восторга? — ответил другой.

— Боже мой, — снисходительно и изумленно сказала Вика. — Такие большие глупые парни. Вы всегда такие?

Один сказал с поклоном:

— Всегда, мадам. Раньше были маленькие, а теперь всегда большие. Но мы не знали вашей биографии, вашего мужественного прошлого, настоящего и будущего и просим снисхождения и прощения.

— Мы готовы загладить свою вину и стать вашими верными телохранителями, — подхватил второй. — Поскольку пути наши сошлись и нам с вами предстоит двигаться в одном общем направлении. И просим поспешить. Через тридцать минут будет подан к перрону номер пять наш персональный поезд, а к этому времени нам нужно занять исходные позиции. Для атаки. Для решающего бескомпромиссного броска в вагон.