Борис Зубавин - От рассвета до полудня [повести и рассказы]

— Я работала в госпитале, — говорила Вика, размешивая столбики алюминиевой ложкой. В стакане порозовело. — При отравлении марганцовка, если нет под рукой чего-либо более эффективного, самое лучшее, радикальное средство.

Федька с ужасом и содроганием глядел на стакан в руках комсомольского секретаря.

— Выпей, Федя, — Вика протянула ему стакан, полный розовой мерзости.

— Да нет, — осторожно сказал Федька.

— Выпей, Федя, выпей. Я не отстану, пока ты не будешь здоров.

Федька Сковорода уже знал — она действительно не отвяжется, пока не добьется, чего хочет. Со страхом принял он из маленькой твердой Викиной руки стакан, с тоской глядя при этом ей в глаза.

— Пей, Федя.

Федьку передернуло с головы до пят.

— Я не отстану, пока не выпьешь.

И тогда — была не была — Федька набрал в себя побольше воздуха, шмыгнул носом, крякнул, дунул и выплеснул в рот содержимое стакана, как, бывало, выплескивал самогон.

— Вот и хорошо, — удовлетворенно сказала Вика. — А теперь ложись, постарайся заснуть, а мне надо спешить в комитет комсомола строительства.

И она отправилась к Алеше Клебанову.

— Ну, Лядова, — встретил ее Клебанов, — освоилась на заводе? Какие новости принесла? Как там дела у Поливоды? Почему не звонила, не заходила?

— Вы же дали мне самостоятельную работу, — скромно сказала Вика, присев на тот старенький родной диван с зеркальцем под полочкой, что стоял когда-то в их столовой. Она легонько дружески-ласково погладила дубовый край стойки с выцарапанными ею и теперь уже еле приметными буквами.

— А, да, верно, — согласился Клебанов. — Самостоятельную. И что же ты там самостоятельного совершила за эти дни? Успела, так сказать, совершить?

— Я организовала авангардную группу из самых лучших стахановцев, провела с ними разъяснительные беседы, занятия по уставу, все они заполнили анкеты, — загибала Вика пальцы, перечисляя свои мероприятия.

— А где ты взяла анкеты?

— Здесь, в орготделе.

— И ко мне не зашла?

— Вы были заняты.

— Рассказывай дальше.

— Сегодня на собрании молодежи всех этих ребят, которых я подготовила, единогласно приняли в комсомол.

— Кем единогласно? Несоюзной молодежью?

— У нас был кворум. На собрании присутствовали два комсомольца-моряка из водолазной команды. Жуков и Ненашев.

— Знаю таких.

— Мы бы еще одного приняли, — продолжала Вика, — очень хороший, старательный, исполнительный хлопец, что ему ни скажешь, все сделает, но он скоропостижно заболел и не смог присутствовать на собрании.

Помолчали. Алеша Клебанов, доброжелательно улыбаясь, глядел на Вику Лядову. Та, склонив голову набок, выжидательно глядела на него.

— Ну что же, Лядова, — сказал Клебанов. — Молодец. Вот и самостоятельность проявила. Находчивость. Недаром на фронте побывала.

— Но ведь там я была санитаркой, — сказала Вика.

— Неважно кем, важно, была, — убежденно сказал Алеша. — Там, в бою, и солдат, и генерал — все едины и ответственны, только разные задачи решают, вот и все. У кого полегче, у кого посложнее, у кого задачка про одну лошадиную силу, у кого из высшей математики. Но если человек побывал на фронте, это уже что-то значит. Этот человек дороже ценится. Поняла меня?

Вика кивнула и сказала:

— У меня один вопрос: если хлопец лишился во время оккупации комсомольского билета, немцы сожгли его дом и билет сгорел, можно восстановить стаж?

— С кем это такой случаи?

— Я просто интересуюсь. Можно?

— Нет, — жестко сказал Клебанов. — Вместе с домом сгорел, сам по трусости сжег — кто докажет? А что он делал, это твой человек? Сидел сложа руки?

— Нет, — горячо возразила Вика. — Сражался, мстил. Людей спасал от рабства.

— Есть свидетели?

— И дом его за это немцы сожгли.

— Я спрашиваю, есть свидетели?

"А в самом деле, — подумала Вика, — я ведь про свидетелей ничего не знаю. Но, наверное, есть".

— Конечно, есть, — сказала она.

— Если есть, другой коленкор. Можно будет подумать и о восстановлении стажа.

— А если нет — заново?

— Заново. На общих основаниях и с внимательной проверкой его деятельности во время оккупации. Бывают случаи, что такие комсомольцы и у фрицев в холуях ходили, своих продавали, а теперь пытаются чужие заслуги перед родиной присвоить. Но если они и не в предателях числились, а просто бездействовали, когда такие, как Зоя, Александр Матросов, Лиза Чайкина, ребята-краснодонцы, бесстрашно, ради нашей победы шли на смерть и муки, все равно таким нет места в комсомоле. И нет им никакого оправдания. И стоит ли таких, потерявших неизвестно где свои комсомольские билеты, снова принимать в комсомол — еще надо внимательно посмотреть и как следует в этом разобраться.

"Как сговорились все равно, — подумала Вика. — Водолазы требуют разобраться, Клебанов туда же гнет. Будто я не понимаю людей. Я все прекрасно понимаю, меня не проведешь…"

— А теперь поговорим о тебе, — продолжал Алеша. — Приглядывайся к Евгену Кузьмичу Поливоде, прислушивайся к его советам, пока он у вас на заводе. Это очень дельный, умный человек, настоящий коммунист.

— Что значит — пока?

— Все может случиться, — загадочно сказал Клебанов. — Повышение, например, по службе и так далее.

Вот ты уже комсомольский работник с организаторским опытом. Тебе бы, конечно, отдельную комнату надо, чтобы было где и подготовиться и почитать литературу в тишине, но погоди — отстроимся, получишь.

— Да я и не нуждаюсь.

— Свой бывший дом, где до войны жила, видела?

— Видела, — вздохнула Вика. — Одни стены. Мне и в общежитии сейчас хорошо, — бодро продолжала она. — Все время с комсомольцами. Утвердите наш протокол.

— Утвердим, за этим дело не станет. Но ты должна помнить — комсорг на заводе лицо разностороннее, многогранное: быт молодежи, культурный досуг, политинформация, производственные успехи — все в кругу твоих обязанностей…

Вика, слушая Алешу, внимательно глядела на его совсем еще юное, с чуть пробившимися золотистыми усиками лицо, и ей вдруг захотелось поцеловать его. Она смутилась этого мгновенного желания и покраснела, отведя глаза в сторону.

"Дура какая набитая, — выругала она себя, — гляди, что вздумала, комсорга ЦК целовать. Да какой же он комсорг, — тут же возразила она себе, — он же просто Алеша. — И рассердилась: — Вот он покажет тебе, какой он Алеша…"

А Клебанов все говорил и говорил и все возвращался к фразе: "А теперь давай поговорим о тебе". Как будто это было главным — личная жизнь и деятельность секретаря комсомольской организации мехзавода Вики Лядовой.

"А почему обо мне? — думала Вика, слушая его и все поглаживая в задумчивости, теперь уже машинально, бортик дивана. — Я ведь пока еще ничего такого и не сделала. Почему обо мне?"