Борис Зубавин - От рассвета до полудня [повести и рассказы]

— Да что говорить, — заключила свой рассказ бригадирова женка отрешенным взмахом руки. — Хорошо жили. Дай бог вам так жить там во Франции. А вот как немец пришел — всю жизнь нашу и порушил. Сад колхозный вырубил, гидростанцию разорил и все у нас поразбирал: и колхозное, и наше, а нас всех выгнал в лес, в землянки. Но теперь опять хорошо живем.

Пока велся этот обстоятельный рассказ, в деревне поднялся переполох, ибо появление на лужайке легковых автомашин не осталось, разумеется, незамеченным, и не успела Михалевичиха рот закрыть, как в хату вошел встревоженный, запыхавшийся, запыленный и небритый председатель колхоза "Новый шлях" Леон Павлович Логуновский. Он поспешил сюда прямо с поля, оповещенный вездесущими хлопчиками о появлении в деревне неизвестных легковых автомобилей.

— А вот и сам председатель, — проговорил Тимофей Сазонович и, вероятно, для того, чтобы дать передохнуть бригадировой женке, предложил: — Покажите, товарищ Логуновский, колхозную гидростанцию. Как вы ее восстанавливали, как она работает. Наши гости интересуются.

И все мы, попрощавшись с радушной хозяйкой, вышли из хаты и направились к речке Усяже, перегороженной плотиной. На берегу речки свежо, словно печь в хате Михалевича, белело новое здание колхозной гидростанции.

Логуновский не менее обстоятельно и с таким же удовольствием, что и бригадирова женка, стал объяснять француженкам, как они всей деревней, навалом, под руководством старого колхозника Мандорова, строили гидростанцию, и ее током сейчас приводится в движение три молотилки, соломорезка и освещаются все 189 деревенских домов.

А пока он рассказывал (должен заметить, что рассказывал он в умышленно замедленном темпе, все время озираясь, откашливаясь, гмыкая), колхозный кладовщик успел приготовить в избе колхозницы Марии Буцко угощение для гостей. К себе домой, как я потом узнал, позвать француженок председатель постеснялся: жил он с семьей в маленькой, тесной чужой избенке. Председательский дом спалили немцы; а вновь отстроиться он, за делами да хлопотами, пока так и не успел. А жаль, сейчас думаю, что не позвал он" тогда француженок в эту тесную и маленькую хатку. Агитировать за советскую власть, так агитировать.

Француженок угощали яичницей с салом, творогом, сметаной, медом. Логуновский, поерзав за столом и поежась, словно от озноба, уже несколько раз зыркал с опаской в сторону Тимофея Сазоновича. Председателю колхоза, в отличие от бригадировой женки и представительниц французской делегации, было доподлинно известно, на какой должности находится этот плотно сколоченный, чуть располневший и словно бы посторонний в хате Буцко человек. Тимофей Сазонович и впрямь казался очень занятым яичницей и будто бы не замечал все возрастающего беспокойства председателя колхоза. Наконец Логуновский отважился и, крякнув, суетливо потерев руки, предложил француженкам выпить водки. Те очень шумно, но, как мне показалось, не очень охотно запротестовали.

— Жалко, — с искренним огорчением сказал Логуновский. — Мы, грешным делом, любим нашу крепкую. — И огорченно махнул рукой кладовщику, который угодливо выглядывал из сеней. Кладовщик скрылся.

Тут Тимофей Сазонович хмыкнул и насмешливо, озорно глянул на разочарованного председателя, как бы спрашивая у него: что, не удалось, братка?

А оживленный разговор за столом меж тем не смолкал ни на минуту, хотя и сметана была отменно густа, и творог свеж да маслянист, а мед янтарно-прозрачен, а сало стрекотало и фыркало на сковороде. Говорили о колхозной жизни, и, конечно, о фашистской оккупации, и конечно же — о славных белорусских партизанах. Вспомнили добрым словом и о французском Сопротивлении, о летчиках из полка "Нормандия — Неман", а когда закончили угощаться и вышли на улицу, начало вечереть.

Француженки, я видел это, были довольны поездкой в колхоз; довольны были колхозники, что не ударили лицом в грязь перед иностранцами, свалившимися как снег на голову, приняли их, как должно быть в Белоруссии, со всем радушием; довольно поглаживал щеки уже усевшийся в свою зисовскую колымагу и Тимофей Сазонович, когда Логуновский окликнул проходившую мимо нас женщину. Была она миловидна и моложава.

— Зина, иди-ка сюда, — поманил он ее пальцем и, обращаясь к француженкам, сказал: — Познакомьтесь, у вас побывала.

— О! — хором вскричали француженки, узнав от переводчицы, в чем дело, и вновь схватились за свои блокноты.

— Это верно, побывала, — с доброй, мягкой, чуть застенчивой улыбкой сказала Зина, пожимая француженкам руки. — Два года прожила у вас во Франции, в Марселе. Конечно, не в гостях, немец угнал. Потом на побережье Ла-Манша на укреплениях работала. И там проживала у одной старушки, она мне как мать была. — Тут Зина еще больше застеснялась и вопросительно, с беспокойством глянула на Логуновского точно с таким же выражением, с каким сам Логуиовский совсем недавно зыркал на Тимофея Сазоновича.

Но в отличие от Тимофея Сазоновича, который, как известно, сделал вид, будто не замечает, что происходит в душе председателя, и таким образом предоставлял Логуновскому право самому решать столь щепетильный вопрос, как угощение французских дам белорусским самогоном, — в отличие от Тимофея Сазоновича Логуновский по-простецки кивком подбодрил Зину, и та, зардевшись, спросила у француженок:

— А не можете ли вы привет ей передать? У меня и адрес есть.

— О, ля-ля! — закричали француженки и захлопали в ладоши. — Давайте скорее адрес, и мы обязательно передадим, Это так неожиданно! Так прелестно!

Зина побежала к себе в хату за адресом, а мы с Мишей полезли в колымагу Тимофея Сазоновича.

— Все. Поехали, — сказал он и долго после этого молчал.

Потом, когда мы миновали чуть не полдороги, вдруг обернулся к нам и спросил:

— Ну, не жалеете, что день потерян?

— Мы его отнюдь не считаем потерянным, — высокопарно сказал Миша.

— М-да, — в задумчивости проговорил Тимофей Сазонович. — Я тоже не считаю. — И опять помолчал, подумал о чем-то, видимо своем, так как, по моему разумению невпопад, спросил: — Хороший народ у нас в Белоруссии, а? Хотя бы вот та же бригадирова женка. Какой прекрасный агитатор колхозного строя. — И опять помолчал. — А вы знаете, быть может, там, в том селе, куда мы планировали поездку француженок, такого задушевного разговора могло и не быть. Там все, конечно, было бы значительнее, торжественнее — президиум, речи, подарки, застолье. А впрочем, там ведь точно такие же Логуновские и Михалевичихи живут, так что… — Он оживился, как бы встряхнулся, что ли. — И вот еще о ком напишите непременно: про нашего профессора Корчица Евгения Витольдовича. Корчица, директора нашей госпитальной хирургической клиники.